Света умерла этой же ночью. Казалось, она просто уснула, и ей снятся хорошие сны, так как она улыбалась. Полина Яковлевна, разбуженная посеревшим с горя зятем, тихо плакала подле кровати дочери. Она не причитала, не кричала, а просто скулила, как обиженная собака. Яша стоял рядом и, у него дрожало лицо. Он едва держал себя в руках. Ведь вчера они были абсолютно счастливы, а теперь?
Он медленно опустился на колени подле жены, обнял ее одной рукой, и, прижавшись, к ней лицом, вдруг заплакал. Полина Яковлевна подняла на него затуманенные слезами глаза и замерла. Потом, не сводя взгляда с зятя, машинально перекрестилась. Яша был абсолютно седой.
В день похорон с утра моросил дождик. Но к обеду вновь выглянуло солнце, и в умытом небе засияла разноцветная радуга. Света казалась спящей. Она даже похорошела. Хоронили девушку в платье с выпускного вечера. Малушку увели к соседям. Девчушка постоянно спрашивала про маму, а на отца смотрела недоумевающе и показывала на голову. Да, Яша теперь походил на старца.
Люди шушукались и вздыхали. Парень при жизни жены ни разу не назвал тещу матерью, зато теперь обращался к ней только «мама». Вот так.
Похороны, поминки, затем побелка всего дома вымотали бы Полину Яковлевну, если бы не помощь цыганских родственников. Черноглазые девицы, приходящиеся Яша не то троюродными, не то четвероюродными сестрами – седьмая вода на киселе – сами все побелили, помыли, перехлопали половики и ковры. Полина Яковлевна лишь помогала, да не спускала глаз с шаловливой внучки. Та ходила потерянная по дому и искала маму. Девочка заглядывала под кровати, и в шифоньер, и даже в поддувало печки, и всякий раз спрашивала: где мама?
У ее бабушки разрывалось сердце, глядя на поиски ребенка. Она прижимала малышку к себе и вдыхала ее детский запах, так похожий на Светин. Она целовала внучку, а душа все больше и больше болела. А вдруг Яша захочет уехать и забрать с собой бабушкину кровиночку? Что тогда делать несчастной женщине? Жить-то как, если жить незачем?
Яша пропадал на кладбище. Подравнял могильный холмик, поменял деревянный крест на металлический, поставил и выкрасил оградку. Осиротевшая мать только цветы посадила…
***
После того, как отвели девять дней, Яша стал собираться. Полина Яковлевна смотрела, как он упаковывает вещи и игрушки Ромалы и явно ощущала, что жизнь покидает ее. Парень бросил взгляд на тещу, а та вдруг бухнулась перед ним на колени и, схватив его за загорелые жилистые руки, просипела:
– Не увози от меня Малушку!
Зять бросился ее поднимать, но она не давалась, валяясь у него в ногах.
– Яша, сынок, оставь мне внучку! Прошу тебя! Сынок! Родной! Прости за все, но дочку не забирай! Ты другую встретишь, а у меня живая память о Свете останется! Богом прошу! Памятью дочери заклинаю! Не увози Малушку от меня…
И она заплакала. Цыган, наконец, поднял ее на ноги и усадил на лавку.
– А мне-то как жить без дочки? – выдавил он из себя.
– Так ведь ты все время в разъездах, кто за ней смотреть-то будет? Тетки твои, да сестры, которые не пришей кобыле хвост Ромале?! А я ей родная! Родней некуда! Сынок, ты приезжать к нам будешь. Богом тебя прошу, не забирай девочку! Жить-то зачем тогда?
Парень смотрел на плачущую тещу и думал, что отчасти она права. Он очень часто отсутствует, а за девочкой присмотр нужен. Кто за ней лучше родной бабки присмотрит? Свету не вернуть, а Полина Яковлевна умрет – тоска ее съест. А он-то как будет без счастливых глаз дочери? В общем, куда не кинь – везде клин!
Тут в комнату забежала Малушка. Она увидела сурового отца и плачущую бабушку, подбежала к той и стала гладить по щеке.
– Не пачь, баба. Не пачь, – шептала она. Женщина обняла свое единственное сокровище, прижала к груди. Девчоночка вытирала своей маленькой ладошкой бабушкины слезы и все норовила в глаза заглянуть.
– Не пачь, баба. Не пачь, – приговаривала она.
– Доченька моя, кровиночка моя, – стонала Полина Яковлевна.
А Яша молчал и смотрел на осиротевших тещу и дочь. И для себя он уже все решил.
На следующий день на рассвете, когда из города пришла за ними машина, парень уехал один. Ромала осталась у бабушки.
***
Односельчане Полины Яковлевны, увидев, что Яша оставил дочь с бабкой, замололи языками. Многие были на похоронах Светы и видели седую голову парня, но никто не верил в его искренность. Люди перешептывались за спиной несчастной женщины, говорили, что цыган бросил дочку. Но самой матери до них не было дела. Она уже собралась устроить девочку в ясли, как из города приехал Яша. Он никак не мог нацеловаться со своей крохой, а та жалась к отцу. Уложив девочку спать, теща и зять сидели в кухне и пили чай.
– Что, мама, тяжело, поди? – спрашивал он. Женщина вздохнула.
– Ох, сынок. Разве заткнешь их, – проговорила она, – на чужой роток платка-то не накинешь. Пусть болтают себе.
Цыган покачал седой головой.
– Не хочу, чтоб о тебе плохо говорили. Еще подожди, вот увидишь, Малушку станут дразнить, – сказал он.
Теща опять вздохнула. А что тут скажешь?