Нити Жизни (СИ)

Эркин так быстро погружался, что Дар тут же выложил на землю травяную куклу с лентой и зашевелил губами, собирая слова для благопочитания, но ему не дали вымолвить ни одного. Духи схватили его за руки и за ноги, принялись оттягивать веки, пересчитывать зубы и тыкать сучьями в живот. Сквозь искры боли в глазах он увидел Листопада. Тот растолкал всех и с ревом «Это мой, дайте я его обниму», так крепко сжал тело шамана своей жесткой древесной плотью, что Дар ощутил себя в гробу не по размеру. Он непроизвольно задергался, но рой в этот раз казался обозленным донельзя. В ухо и рот неотвратимо пополз жесткий корень, щекоча изнутри, заставляя задыхаться, но сквозь шум и мучения теперь пробился тоненький заливистый хохот, от которого стало еще больнее. Старичок Эркин то ли смеялся, то ли плакал:

– Ой не могу! Пятки мои злые абасы щекочут! Ох, разум потеряю! Пощадите! Вверх поднимаются, за ребра принимаются. Не пустите меня к ним, до смерти заиграют!

Мичи бегала вокруг с блестящим от слез лицом и с воем причитала. Дар был бы рад ответить, да корень забил горло напрочь, из глаз лились слезы, его дергало и выворачивало. Он перестал сопротивляться и последние мгновения заставил себя спокойно смотреть на своих мучителей. Потом воздух кончился, телом шамана завладели жар, ужас и тьма, и он задохнулся. Духи Цветов и Деревьев тут же с треском и хрустом рванули и оторвали его руки и ноги, а Листопад взял голову Дархана и насадил ее на сук, растущий из плеча.

Части тела человека пошли по рукам – их подкидывали, пробовали на вкус, топтали. Голова вдруг подумала, что люди в Среднем мире не лучше поступают с растительностью и вспомнил смертельное для нее пятно нефти под Трисорисом, явно лишь первое из многих новых. Потом глаза наткнулись на сихиртя и их залили горючие слезы. Мичи припадала к супругу и неистово покрывала поцелуями его морщинистый лоб, который только и остался еще на поверхности. От осознания увиденного и от боли за друзей изо рта полилась надрывная песня:

– Сухие и зеленые, в руках и потаенные, берущие, ползущие и плоть земли несущие. Охраню вас, сберегу, людям строго накажу. Не брать без требы, молить до неба. Живым на пропитание, покойным на прощание.

Он хотел что-то добавить, но язык устал ворочаться и вывалился. Духи замерли. Загалдели. И стащили части тела в кучу. Шамана собрали обратно, ощупали снизу доверху и хлопнули по спине. Резкий кашель пронзил глотку, глаза очистились, и он увидел клок седых волос, торчащий из земли. Дархан бросился вперед, схватился за него и вытащил Эркина. Тот живой, но весь холодный, зеленый и в мурашках размером со шляпку гриба, дрожал в руках у Мичи, что растирала его и ласково заговаривала. Шаман ошалело осмотрелся – духи Цветов и Земли покидали площадку, кто с поклоном, кто надменно отводя глаза.

Повисла тишина. Спину овеяли упругие потоки воздуха. Сильф пролетел мимо Дара и подал руку Мичи. Та осторожно отпустила Эркина и доверчиво протянула ладошку Духу Воздуха. Тот медленно поднял ее на руки, подошел к обрыву и сбросил тельце старушки вниз. Дар вскрикнул и метнулся к краю, вглядываясь в тщедушное тельце, стремительно летящее вниз:

– Нет! За что?!

– Прямо под нами, на земле господина Нга, расщелина, ведущая на седьмое дно. В царство пустоты, тишины и холода. Но пока она долетит туда на потеху ее обитателям, ты успеешь поблагодарить своего отца, – равнодушно пояснил Сильф.

Дар в отчаянии замотал головой:

– Я могу сказать что угодно! Но это не будет искренне, я не смогу его простить!

– Прощать отца? – удивился Сильф, – Не тебе это делать. Он тебя привел в этот раз в Средний мир, как твоя душа и просила заранее. За то и требуется поблагодарить.

– Но он мечтал о дочери, – Дар не сдержал отчаяния и зачем-то пустился в объяснения, будто хотел достучаться до безразличного Воздуха. – Шаманки сильнее шаманов обычно. Он хотел передать ей знания и получить ласковую соратницу. Могучую. А сын мог стать ему соперником. Раз уж так, впору мне у него прощения просить за то, что родился. А не благодарить.

Эркин вперил в него белые глаза, оскалил зубы до скрипа, подбежал и вонзил ему челюсти в кисть. Дар заорал, но не оттолкнул старичка. Дрожа, он сложил ладони вместе, поклонился и заговорил, отвернувшись ото всех: