Нити Жизни (СИ)

– Я серьезно! Чем прохлаждаться – отыскал бы Траву! Ты даже ни разу не видел своего амагят! – продолжила старушка Мичи.

– Да мне, пожалуй, и без покровителя неплохо. Растения и так благосклонны ко мне, а сил больше, чем у любого шамана, – равнодушно пожал плечами Дар, не открывая глаз. Плотный солнечный свет донимал, въедался в кожу ядом, щупальцами щекотал кости. Казалось, еще немного, и он начнет разлагаться заживо. Но шаман упрямо сидел, испытывая свой предел терпения.

– Ух, будь ты моим сыном, уже летал бы как олень от хорея! – Мичи изобразила, как бы она отходила шамана. – Что с того, что силен? Силу нужно использовать и наращивать! Тебя выбрали, чтобы миры связывать, людям благо нести и духов учить уважать. Мог бы стать великим шаманом, уважаемым повсеместно. А ты шатаешься туда-сюда как медведь неспящий. Вот нашел бы своего амагят, так он бы тебя направил. Трава ведь тебе новую жизнь даровал.

– Такое не забудешь, – задумчиво подтвердил Дар. От солнца в глазах появились темные пятна, а в пятнах замелькали щемящие и болезненные воспоминания, которые он принялся с упоением смаковать.

Дархан решил стать шаманом, едва встал на ноги. Его с мальства завораживал звонкий и требовательный голос бубна. Медные и железные подвески на обрядовом костюме отца подмигивали ему отблесками, а иногда вместе с Ясавэем в чум заглядывал слабый запах багульника. Мальчик тогда не знал названия этого ядовитого северного растения и того, что им отпугивают злых духов, но нутром ощущал тяжесть и силу за резким опьяняющим ароматом. И эта потаенная опасность тоже притягивала. Да и как думать о другом ремесле, если с отцом так почтительно разговаривают и дарят подарки?

В свои пять лет в День середины лета он подсмотрел обряд верховной шаманки, которая благодарила богов за милость природы и просила их быть благосклонными к оленям и рыбе. Мальчик решил повторить увиденное. Нашел низкорослое деревце, обвязал его ниточками, разложил кругом камни, а в центр – шерсть оленя и сушеную рыбу, которую утащил с завтрака. Ну вот, теперь только огонь развести и обратиться к духам. Вышло диво как хорошо! Мальчику показалось, что он – котелок, в который резко и щедро плеснули гордостью. Улыбка сокрушительной силы раздвинула щеки, и он закрутился как волчок, хохоча: «Вот как славно, славно! Может и маме понравится? Может, она улыбнется? Впервые с тех пор, как потеряла нового малыша. Надо показать!». Но сделать этого не успел. Что-то огромное и враждебное налетело на него и сбило с ног одним пинком.

Удар вышиб ликование, котелок опрокинулся, и его горячее содержимое хлынуло через глаза. Готовясь зареветь от неожиданной боли, он оглянулся и узнал отца. Тот беспощадно распинал ногами его приготовления. Дару стало так жалко, что он с криком «Нет, не трожь!» вскочил и побежал, чтобы помешать разорению, но, увидев ярость Ясавэя, замер и закрыл лицо руками. Вовремя. Оплеуха оглушила его и испугала. Еще недавно думалось, что он такой взрослый, а оказалось, что совсем слабый и маленький. Дархан мигом забыл про ритуал, и теперь только страстно желал, чтобы отец его простил. Он сам упал на землю и, пронзительно воя что-то жалостное и невнятное, ожидал нового удара. Но его не было. Ясавэй прокаркал что-то настолько злое и невыносимое, что давно стерлось из памяти, и ушел. А Дар снова вскочил и побежал следом, вытянув руки к отцу, будто пытался удержать его ускользающее расположение. Он рыдал: «Я больше никогда не буду шаманом! Я не хочу! Ни за что не буду!». И правда, в тот же миг возненавидел это ремесло всей душой. Хотелось нырнуть с головой в реку и отмыться от своих глупых игр. Но духи распорядились иначе. Он споткнулся, потерял равновесие и погрузился во тьму еще до того, как упал. И пробыл во тьме почти год, едва ощущая тело. Хотя в Талви укоренилось мнение, что шаманский дар он обрел в день обряда мгновенно.

В муторных удушающих видениях над ним кружили духи-птицы, рвали его тело, отбрасывали размотанные кишки, ссорились за сердце. Он лежал на земле, все видел и ощущал, но поделать ничего не мог – стальные как иглы травинки пробили его кости и пригвоздили, не давая встать, пока не придет его амагят. В это время в Среднем мире он лежал холодный как мертвец. Только едва уловимое дыхание и мечущиеся зрачки выдавали в нем жизнь. Об этом рассказала его родная бабка, которая за ним и ходила. Мутным взором он порой мог разглядеть, как она кормит его и моет. После того как Дархан заболел шаманской болезнью, мать распорядилась поставить подальше от города чум и отселить его туда, опасаясь, что Ясавэй захочет убить юного соперника.