«Истинный» мир метафизики — это выдуманный философами мир сверхчувственных сущностей, некий потусторонний мир, обладающий безусловной необходимостью, абсолютной духовностью, совершенством и полностью лишенный противоречий, страданий и каких-либо изменений. Нередко идея истинного мира в прежней философии отождествлялась с идеей Бога, с высшим разумным, целительным и утешающим идеалом добра, красоты и истины. При этом «истинный» мир в метафизике резко противопоставлялся «кажущемуся» миру, т. е. посюстороннему, действительному миру, в котором живут люди.
Ницше признает единственно существующим только «кажущийся», действительный мир. С его точки зрения, «истинный» мир — это мир человеческих иллюзий и фикций, созданный вовсе не на основе инстинкта жизни, а на основе инстинкта разочарования и утомления жизнью. В этой связи он пишет: «Чрезвычайно важно то, чтобы истинный мир был упразднен. Он источник величайших сомнений и всяческого обесценивания того мира, который мы представляем собой; он был до сих пор нашим опаснейшим покушением на жизнь».
То, что в философии Ницше именуется волюнтаризмом, лучше назвать апологией субъективизма, доходящей до неразличимости истины и лжи. Если истина человечна и если знание — сила, то правом воли к знанию-власти является назначать, чему быть истиной и чему быть ложью в интересах своего усиления. Волюнтаризм — продолжение стремления знать, то есть господствовать.
М. Хайдеггер:
Истина, понятая как установленность, позволяет субъекту абсолютно распоряжаться истинным и ложным. Субъективность не просто вышла из всяких границ, она сама теперь распоряжается любым видом полагания и снятия ограничений.
Метафизика абсолютной субъективности воли к власти, какою выступает философия Ницше, абсолютизирует и исчерпывает второй член метафизического определения человека — «разумное животное», подобно тому как панлогизм Гегеля абсолютизировал и исчерпал его первый член. Безусловная сущность субъективности с необходимостью развертывается как брутальность бестиальности.
Мне трудно согласиться с М. Хайдеггером, будто ницшеанская абсолютизация субъективности является другой стороной гегелевского панлогизма: на одной стороне — разумное действительное, на другой — брутальность и бестиальность.
…У Ницше еще бóльшая абсолютизация субъекта делает различие между истиной и ложью вообще неважным: истины самой по себе нет, она поэтому то же самое, что ложь; безраздельно царит «справедливость» как право воли к власти назначать, чему быть истиной и чему быть ложью, в интересах своего усиления. Истина, понятая как установленность, позволяет субъекту абсолютно распоряжаться истинным и ложным. Субъективность не просто вышла из всяких границ, она сама теперь распоряжается любым видом полагания и снятия ограничений.