Ницше

Истину как ложь следует понимать не в абсолютном, а во временном отношении: любая истина, как правило, рано или поздно сменяется другой истиной. Гегелевские претензии на абсолютную истину — не оборотная сторона ницшеанства, а духовный тоталитаризм, противостоящий духовной открытости, предоставляющей человеку право на сомнение в любой истине, на формулировку новой истины, которая тоже может оказаться ложью.

Ницше положил конец жречеству, дидактике, догматизму знания, интеллектуальной порче — практике выдавать добытое знание за последние истины:

Если мы примем во внимание, что почти у всех народов философ наследует и развивает тип жреца, то нас уже не удивит эта привычка чеканить фальшивую монету, обманывая самого себя. Коль скоро на тебя возложены священные обязанности — как то: совершенствовать, спасать, искуплять людей, коль скоро ты носишь божество в своей груди и выступаешь рупором потусторонних императивов, то ты со своей миссией недосягаем для чисто рассудочных оценок, тебя освящает обязанность, ты сам тип высшего порядка!.. Чтó жрецу знание! Он слишком высок для наук!.. А ведь до сей поры царил жрец!.. Он определял, что «истинно», что «неистинно»!

«Вот истина» — эти слова, где только они ни раздаются, означают одно: жрец лжет…

Типичным примером экстравагантного глубокомыслия Ницше является «логически противоречивая» парадоксальная максима, варьируемая в многочисленных разновидностях: «истина есть ложь». Ключ к пониманию дан самим Ницше: «Истина есть тот род заблуждения, без которого определенный вид живых существ не мог бы жить». Господа-мыслители и системотворцы всех мастей до Ницше создавали грандиозные наукоучения, претендующие на окончательную истинность. «Поверхностный» и «противоречивый» Ницше — вопреки логике, здравому смыслу и авторитетам — констатировал «инструментальную» функцию истины, способность человека «конструировать» мир с помощью фикций-истин, теряющих всякий смысл без действенности и преобразующей мощи. Истина — ложь, потому что другие эпохи обретут иные истины, но она ложь еще и потому, что ложь сильные правды, что действенность фикций эффективнее чистой «воли к творчеству», не имеющей практических последствий (декаданса, на языке Ницше).

Определяя истину как неопровержимое заблуждение, Ницше не утверждает недостоверности познания, как интерпретирует это Е. Трубецкой, а лишь предостерегает от отождествления истины и достоверности, истины и глубинных реалий жизни. Истина может оказаться гибельной, а заблуждение может послужить нашему процветанию и могуществу. По своей действенности, по крайней мере — краткосрочной, ложь слишком часто превосходит правду — это и имеет в виду Ницше.

Может быть, Паскаль, а за ним Ницше потому и определяли истину как род заблуждения, что задолго до Фрейда понимали глубинную связь между подсознательной верой и подсознательной пользой.

Истина есть род заблуждения, без которого определенный род живых существ [именно человек] не мог бы жить. Решает в конечном счете ее ценность для жизни…

Логика вырастает не из воли к истине, а из стремления оправдать или самооправдаться. По той же причине «вера в тело фундаментальнее, чем вера в душу».