Ницше

Основная ошибка кроется в том, что мы, вместо того, чтобы понять сознательность лишь как частность в общей системе жизни, — принимаем ее в качестве масштаба, в качестве высшей ценности жизни… Если захотеть достаточно широко поставить цель жизни, то она не должна бы совпадать ни с одной категорией сознательной жизни; наоборот, она должна была бы еще объяснять каждую из них, как средство, ведущее к сказанной цели.

Ницше исходил из того, что жизнь выше познания, ибо, когда познание уничтожает жизнь, оно уничтожает самое себя. Именно жизнь является предпосылкой познания, поэтому функция познания — не умалять жизнь, не высокомерно распоряжаться ею, не превращать жизнь в марионетку ума, но сохранять и укреплять ее правдой.

Рационализм претил Мифотворцу обожествлением рассудочности, «торжеством разума». Ведь ум связан с хитростью, изворотливостью, лицемерием, ложью. Интеллект — искусство мимикрии, разум — средство обмана и самообмана. Фантазия чище интеллекта. Мышление шире рассудочности. Жизнь шире мышления. Жизнь — творческий процесс. Если бы жизнь творила по законам рассудка, то итогом эволюции стал бы робот, голем, Франкенштейн.

«Объективности» рационализма Ницше предпочитал синкретизм мифа, просвещенческой гносеологии — перспективизм, конкуренцию воль и идей.

Прекраснодушию рационализма, лучшему из миров «философ неприятных истин» — так однажды назвал он себя — противопоставил «ужасные» истины, подлинную правду жизни, поедающей жизнь…

«Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины» — ницшевская парафраза тютчевским строкам о шевелящемся на дне песен хаосе.

Отсюда — главная гносеологическая идея Ницше: познание должно иметь глубину: «Мир глубок: глубже, чем думали».

Ницше часто предъявляют претензию в неоднозначности определений, в отсутствии авторских комментариев к основополагающим категориям собственной философии, таких как «воля к могуществу», «переоценка всех ценностей», «сверхчеловек» и т. д. Это справедливо, но естественно. Правильно бы поступил «ниспровергатель разума», если бы начал испытывать свою философию судом рассудка? Платон говорил, что Творца и зиждителя Вселенной трудно увидеть, а показать всем просто невозможно. Начала нашего знания уходят в темноту — определить их строго — покуситься на божественную прерогативу. Первоначала темны и неопределенны, поскольку — первоначала, в противном случае можно было бы подменить мир математикой, человека — дробью.

Научная строгость была тисками для пламенной натуры Ницше, творческие силы и энтузиазм которого могли черпать пищу только из дионисийского хаоса, из глубин бессознательного, из темных жизненных пучин. В этом отношении «Рождение трагедии» — яркий пример психологичности и психоаналитичности молодого автора, черпавшего гораздо больше из себя самого, чем из истории, филологии и всех предшественников вместе взятых.

Человеку свойственно освящать непостижимое: движение Солнца на небесах, Бога, собственный разум… Интеллект на протяжении невероятно долгого времени не производил ничего, кроме заблуждений, но стоило ему пробудиться от вековой спячки, как Просвещение провозгласило «торжество разума». Разум слаб, непостоянен, склонен к самообману и самовозвеличиванию, создает превратное представление о своем собственном состоянии. Интеллект неотделим от собственных фикций, от иррациональности, от огромного хаотического жизненного мира, из которого он появился и на котором вырос.

Неужели вы думаете, что науки могли бы родиться на свет Божий и набрать силу, не будь тех волшебников, алхимиков и ведьм, которые появились задолго до них и потратили немало сил, чтобы своими предсказаниями и разными хитроумными уловками вызвать к жизни жажду, ненасытную потребность и вкус к тайным и запретным силам? Подумайте, ведь предсказать нужно было неизмеримо больше того, что в действительности могло бы свершиться, дабы хоть что-нибудь свершилось в области познания.