Нюансеры

Дородная старуха в древнем салопе бордового сукна с меховым подбивом уставилась на него из-под кустистых бровей. На миг почудилось: за спиной старухи отирается мёртвый кассир, выглядывает из-за плеча. Миша отшатнулся, чуть снова не упал, взмахнул руками, ловя равновесие, а когда взглянул на старуху, кассира за её спиной уже не было. Да и сама карга претерпела разительные изменения. Сухонькая, сморщенная, закутанная в ветхий бурнус, старуха опиралась на узловатую клюку, зыркая на Клёста чёрным птичьим глазом. Яга, баба Яга, куда и осанистость делась, и салоп…

— Не гляди на меня, ирод! Ишь, уставился!

Старуха заковыляла на другую сторону улицы, бормоча себе под нос: «Душегубец! Как есть, душегубец…» Миша пожелал ей навернуться и сломать шею, но пожелание пропало втуне: на ногах старуха держалась крепко, чему немало способствовала её клюка.

Левую ѝкру холодил морозный воздух. Штанину порвала, чёртова сука! Хорошо, крови нет: брюки, кальсоны и своевременный пинок не дали собачьим зубам порезвиться вволю. Слава Богу! Вдруг бешеная?

Не желая ходить по городу в рванье, Миша спустя четверть часа отыскал портновскую мастерскую. Пришлось ждать: Яков Моисеевич Гузельман, как значилось на вывеске, был занят примеркой. В мастерской стояла африканская жара, но из дверей мерзко дуло, как ни закрывай. В ожидании своей очереди Миша ёжился на старом стуле, поворачивался к двери одним боком, другим, прятал многострадальные уши в воротник пальто. За окном, на другой стороне улицы, красовалась вывеска:

ЗДЕСЬ СТРИГУТЪ И БРЕЮТЪ

КОЗЛОВЪ

Клёст провёл ладонью по щеке. Побриться, что ли? Ладно, успеется. Если он не уедет из города за пару дней, тогда и сходит. Щетина невелика, в глаза бросаться не должна. Когда Яков Моисеевич, освободившись, принял срочный заказ, снова пришлось ждать — в одних кальсонах.

— Сердечное вам спасибо! Замечательная работа…

— Теперь вы таки знаете?

— Что?

— Ну, куда вам обратиться, если шо?

— Надеюсь, не понадобится. Но если что — только к вам!

Николаевскую площадь Миша обошёл стороной, хотя для этого пришлось дать крюк. Бережёного Бог бережёт — показываться возле Волжско-Камского банка Клёст не желал. Аптека на углу оказалась закрыта. Он покружил улицами, пошарил взглядом: ага, вот ещё одна.

Работает.

Его сильно толкнули в спину, Клёст едва удержался на ногах. Ступил в рыхлый снег у края тротуара, ища опору, обернулся.

— Шо вылупился?

В ноздри ворвалась могучая волна перегара. Перед ним бычился красномордый мужик в сбитом на затылок треухе. Долгополый армяк землистого цвета был подпоясан линялым кушаком.

— Это вы мне?

Клёст размял в кармане пальцы.

— Шо там, Мыкола? — спросили из-за мужицкой спины.

— Чёрт в шляпе! Вылупился!

— Шо?! Залупается?!

Армяк растроѝлся. Двое приятелей выступили у него по бокам: Тулуп и Кожух, как мысленно окрестил их Клёст. Оба ражие, всклокоченные, со злым хмельным куражом во взгляде. Во рту Тулупа блестела стальная фикса, у Кожуха под глазом наливался грозовой тучей свежий фингал. Три богатыря, понял Клёст. Миром не разойдёмся. Вот и славно, вот и фарт подвалил. Ему со вчера свербело выпустить пар, начистить рыло какой-нибудь сволочи.

«Без стрельбы,» — напомнил себе он. Убийство на улице средь бела дня было бы крахом всех его чаяний. Впрочем, драка была не меньшей дуростью, угрозой всему замыслу. Любой вор, у которого котелок варит, постарался бы её избежать. Но Клёст нуждался в драке, как в лекарстве. Откровенно говоря, он и сам не понимал, с чего это ему приспичило доводить конфликт до рукопашной. Любой резон виделся бессмыслицей, кроме главного: хочется, аж горит.

— Извинитесь, господа. И можете идти своей дорогой.

Разумного человека такая вежливость, а главное, холодная улыбка сподвигли бы последовать совету. На буйную троицу это подействовало, как красная тряпка на быка.

— Ни хрена се, борзо̀й!

— Хлопцы, робы̀ грязь!

Армяк прянул вперёд, махнул сплеча заскорузлым кулачищем. Клёст отшатнулся, кулак пронёсся в вершке от лица. Армяк утратил равновесие, коим и ранее не слишком-то обладал, и Клёст ему охотно помог: ухватил за ворот, дёрнул, направляя детину в фонарный столб.

Столб ощутимо содрогнулся.

— Гаплык тебе, фертик!