Нюансеры

Можно было уже трижды пристрелить гадюку. В пяти шагах от Миши, в круге света, он представлял собой идеальную мишень. Бей на выбор: в голову, в сердце. Но Клёст медлил, будто пьяница, которого зовут домой от недопитой бутылки. Его одолевал шквал чувств, какого он не испытывал ни на ипподроме, ни рядом с Оленькой. А по большому счёту — вообще никогда! Мир сделался тёплым, сияющим, удачливым. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! В отличие от проблем доктора Фауста из одноимённой трагедии Гёте, Мишино счастливое мгновенье послушно стояло на месте, длилось без помех, и ад не спешил забрать Михаила Суходольского, грабителя и убийцу, из случайно доставшегося ему рая.

Бес качнулся из жёлтого круга в темноту. Миша ничего не имел против — в упор он и без фонаря не промахнётся. Отступил назад, заманивая беса:

— Стыдно, Константин Сергеевич! Забыли меня, ай-ай-ай!

Бес приблизился. Миша опять разорвал дистанцию:

— А вот я вас помню! Чудесно помню!

Шаг за шагом, они уже вошли в подворотню.

— Михаил? Михаил… э-э…..

— Михаил Хрисанфович, разъездной агент, к вашим услугам. Вот вы меня и узнали!

Рука самовольничала, лезла за револьвером, но Миша укротил строптивицу. Рано, некуда спешить!

— Вы что, меня ждали?

— Вас, Константин Сергеевич. Исключительно вас.

— И зачем же, позвольте полюбопытствовать?

— Жизнь моя в последнее время складывается весьма оригинально. Без вас и не разгребу, знаете ли!

— Забавное совпадение, Михаил Хрисанфович! С моей жизнью творятся те же самые закавыки. Только я, скажу честно, о вас и не задумывался…

— А зря! Задумались бы, сразу и полегчало!

Оба уже скрылись под аркой. Выстрел в подворотне грянет как из пушки. Весь квартал переполошит. Нет, нельзя. Тянем время, выводим беса во двор…

— Я, признаться, консультацию у вас хотел получить…

— По какому предмету?

— По поводу шерсти.

— Я больше по канители. Про шерсть вы не хуже меня знать должны.

— Нет, тут такой вопрос, что только вы и поможете…

— Ночью?

— А что? Самое деловое время.

Назад. Назад. Раки пятятся задом. Одни ли раки?

— Что же вы от меня убегаете, Михаил Хрисанфович?! Хотели спросить — спрашивайте. Может, нам лучше в квартиру подняться? Не во дворе же, извиняюсь, о делах толковать?

— Да у меня разговора на три минуты. Двор? Сойдёт и двор, мы не гордые. У вас спичек не найдётся? Мои кончились, а лавки закрылись…

— Извольте…

Беря протянутый коробок, Клёст на миг коснулся руки беса. Его ударило электричеством, как в институте, во время физического опыта. Кажется, бес тоже что-то почувствовал, забеспокоился. «Всё, подводим итоги». Вопреки этой очевидной мысли, Миша извлёк из кармана не «француза», а портсигар. Достал папиросу, чиркнул заёмной спичкой. Во рту откуда-то появился едкий привкус: фосфора, что ли?

Спичку Клёст нарочно не прикрыл от ветра, и та мигом погасла. Громко проклиная сквозняк, Миша выбрался во двор. Бес двинулся следом. Благодаря Бога за внезапный фарт, Миша встал у водосточной трубы, прикурил наконец — и, не спеша возвращать коробок, украдкой огляделся. Ни души. Дом, куда приглашал его бес, высился исполинской серой фуражкой — мокрой, с просевшей снежной блямбой на крыше. Светилась жёлтая кокарда — единственное освещённое окно на втором этаже.

— Так что же вы спросить хотели? — опомнился бес.

— А насчёт шерсти. Вот сколько нынче стоит пуд шерсти крашеной, а сколько мытой, но некрашеной, а?

Миша заговорщицки подмигнул бесу. Помнишь морок, что на меня насылал? Вот теперь сам и отвечай!

— Что за ерунда, голубчик?! Вы ведь…

— Цены меняются, Константин Сергеевич. Вам ли не знать? А ежели шерсть особенная…

— Это какая — особенная?

— С чёрта шерсть. Настричь пуд шерсти с чёрта, собачьего сына… Сколько тот пуд стоить будет? Крашеный и некрашеный?

«Француз» вжался в ладонь. Всё. Как ни хочется продлить спектакль, рождавший бурю восхитительных чувств, пора давать занавес.

Оленька заждалась.

— Голубчик, ваши шутки становятся утомительными…

— И всё-таки?

— Чтобы ответить на ваш вопрос, нам понадобится целый консилиум. Здесь коммерсантам без теологов не обойтись!

— Ну так призовите!

— Кого?!

Бес открыл рот — чёрную дыру, самим адом созданную для ствола «француза» — и Клёст выхватил револьвер:

— Меня! Я — Миша Клёст, бью…

В стёклах пенсне блеснул высверк жёлтого оконного света. Клёст моргнул, запнулся, нога поехала на скользкой бугристой наледи. Он взмахнул руками, ловя равновесие, налетел плечом на жестяную кишку водостока. Раскатисто грохнул выстрел. Пройдя впритирку к голове беса, пуля с железным звоном и визгом ударила в пожарную лестницу, рикошетом улетела прочь, во тьму.

Револьвер, дрожа от позора, вновь нашарил беса. Хотелось в рот, но и в лоб тоже сойдёт!