Нюрнберг

Тот охнул, обмяк и повалился на землю. И тут же раздался треск оседающего здания. Волгин поднял глаза и увидел, что сторожка каким-то чудом устояла, хотя и была объята огнем со всех сторон.

– Лена! – из последних сил позвал Волгин.

Ответа не было. Он поднялся; плечо ныло так, что, казалось, от боли он сейчас потеряет сознание.

Едва держась на ногах, беспрестанно спотыкаясь, из последних сил Волгин бросился к дому. От пламени исходил такой жар, что казалось немыслимым приблизиться даже на несколько метров. На глаза попался кривой топор, воткнутый в колоду; теперь на это оставленное лесорубами ржавеющее наследство сыпалась огненная крупа с горящего навеса. Подхватив топор, капитан снес амбарный замок с двери и ринулся в пекло.

Вокруг ревело пламя, бурлили ядовитые клубы дыма.

Откуда только взялись силы? В два прыжка Волгин одолел коридорчик, превратившийся в гудящий огненный горн, и, каким-то чудом разглядев в огне и чаду неприметную дверцу, снял с нее засов.

Лена без чувств лежала на полу, прикрывая собой Эльзи. Девочка была завернута в старое одеяло, на ее лице лежала смоченная в воде тряпка. Даже в такой ситуации Лена пыталась хоть как-то защитить ребенка от дыма. Стены и топчан пылали, огонь выплескивался на потолок, змеился по доскам; в черной копоти метались сонмы искр.

Волгин не помнил, как он подхватил Лену и Эльзи, как выволок их из пылающего ада. Помнил только, как за спиной с гулким грохотом обрушились балки в том самом месте, где только что лежали пленницы.

Он пришел в себя лишь в тот момент, когда Лена, еще задыхающаяся от кашля, гладила закопченной ладонью его лицо. Эльзи прижималась к Лене, обхватив ее обеими руками. Они втроем уже находились снаружи, на расстоянии от пылающей сторожки.

– Живы? – только и смог выдохнуть Волгин.

– Все хорошо, – прошептала Лена. – Спасибо, все хорошо.

Они обнимались и не знали, что за ними наблюдают.

– Эх вы, русские!.. – с упреком произнес Хельмут.

Он глядел на них, приподнявшись на локте. Он еще не вполне пришел в себя после драки: глаза были мутные, по виску струилась кровь.

– Молот, – сказал Волгин. – Послушай, Молот, война закончена. Хватит!

Хельмут усмехнулся. Победителю всегда легко и приятно говорить, что война закончена.

– Помнишь русского художника? – продолжал Волгин, превозмогая боль в плече. Впрочем, сейчас он даже почти не чувствовал ее, он весь был напряжение, сжатый комок нервов. Сейчас он сможет задать Хельмуту вопрос, который мучил его столько времени. Возможно, наконец ему удастся получить ответ. – Русский художник! Ты искал его. Это мой брат.

– Твой брат? – изумился Хельмут. – Тот пленный, который нарисовал фреску в храме, – это твой брат? А я-то думаю: кого ты мне напоминаешь?..

Он пошевелился и ощутил под ребрами что-то холодное – пистолет.

– Русский художник, да… – пробормотал Хельмут.

– Хельмут, что с ним? Где он?

– Он здесь, рядом.

– Что? – Волгин побледнел, во рту стало сухо. – Где? Где он, Хельмут?

Он поднялся и двинулся к побежденному сопернику. Тот вдруг выбросил вперед руку, в которой блеснуло оружие. Волгин замер перед направленным на него пистолетным дулом. Помедлив мгновение, Хельмут вдруг резко перевел прицел на обнимавшую Эльзи Лену и нащупал курок пальцем. Это было приятное ощущение: Лена вновь оказалась в его власти. Теперь уже навсегда. Волгин успел броситься вперед и закрыть собой девушку и ребенка, когда раздался выстрел.

Хельмут пошатнулся, завалился на бок и замер, распростершись на траве. Пуля пробила ему висок.

Волгин не сразу осознал, что произошло. На поляне перед пылающим домом стоял Удо, в руке его был пистолет. Подросток покачнулся, выронил дымящееся оружие, опустился на корточки и обхватил голову руками. Впервые в жизни он выстрелил в человека не потому, что заставили, а потому, что он не мог поступить иначе. На глазах его выступили слезы.

А Волгин смотрел на труп своего поверженного врага, и не торжество, а опустошение и усталость заполняли его душу. Война, самая уродливая и безнравственная форма самовыражения человеческих амбиций и страстей, чудовищна тем, что даже когда она заканчивается, то все равно продолжает выжигать все вокруг и калечить и уничтожать тела, умы и души, не жалея никого – ни тех, кто против нее, ни тех, кто за.

Закончить войны можно только одним: отказаться от мести и попытаться нащупать в себе самом и в мире вокруг ростки добра, любви и терпимости к тому, кто не похож на тебя, кто думает иначе и чувствует иначе, но имеет ничуть не меньше прав на существование, чем ты сам.

Одной рукой – той, которая не была повреждена, – Волгин прижимал к себе заплаканную, измученную, но живую Лену и чувствовал ее тепло. А еще он ощущал, как доверчиво прижимается к нему только что спасенная от гибели маленькая девочка Эльзи. И усталость и опустошение уходили прочь, а в душе воцарялся покой, который теперь ничем было не смутить. И пусть сгорает прошлое, потому что впереди открывается будущее.