Нюрнбергский процесс глазами психолога

— Во всяком случае, те, кто расстилался перед судьями, обвиняя нацистский режим во всех смертных грехах, получили свое. И поделом. Они рассчитывали улизнуть, отмазавшись.

Тем самым Геринг намекал на Шпеера, Шираха и Шахта, которые, по его мнению, заключили с представителями обвинения некий пакт о том, что, мол, если выступят на процессе с обвинением в адрес нацистов, то отделаются сравнительно легко. Я возразил ему, сказав, что он и сам прекрасно понимает, что подобные домыслы — чистейший абсурд.

— Ладно, ладно, согласен, но они все равно думали, что это им зачтется и они сумеют улизнуть!

Я снова не согласился с Герингом, заявив о том, что хотя бы обвинение нацизму Шпеера и Шираха было результатом горького разочарования и попыткой раскрыть глаза немецкому народу на вину своего бывшего фюрера.

Геринга такая трактовка явно не устраивала, и он стал защищать себя, сравнив себя с Шахтом:

— Верно! Но но мне уж лучше предстать перед всеми в образе убийцы, а не приспособленца и подхалима, как Шахт! И в глазах всех я выглядел лучше! Теперь любой о нем скажет: «С одной стороны вы — предатель, с другой — сами разоблачили себя, как угодника!» Нет уж, я как-нибудь останусь тем, кто есть.

Продолжая бормотать о «недостойных оскорблениях» Джексона, Геринг надеялся, что представители обвинения Великобритании поведут себя куда более по-джентльменски. И все же весь этот процесс — фарс, да и только. Ибо представителям обвинения наплевать на представленные ими в своей защите доводы.

Я напомнил Герингу, что у них на защиту было целых полгода и что остается еще и последнее слово. Он категорически не согласился со мной:

— Нет, тут вы ошибаетесь — последнее слово всегда за судьей.

И тут же, чтобы у меня, не дай бог, не создавалось впечатления, что он все же признает себя виновным, торопливо добавил:

— А победитель, как я уже вам говорил, всегда прав!

Штрейхер пребывал в приподнятом настроении оттого, что те, кто поддерживал представителей обвинения, все же получили свое. Удостоившийся эпитета Джексона ядовитый пошляк, Штрейхер, нимало не смущаясь, толкнул очередную торжественную речугу, на сей раз, правда, он решил осваивать принципиально иную область. Продолжавшиеся в Палестине восстания убедили его в том, что, оказывается, евреям никак не занимать ни мужества, ни высокого боевого духа, и теперь он, Штрейхер, преисполнен к ним самого высокого уважения. Ей-богу! Он даже готов сражаться в их рядах за их правое дело!

Загибая пальцы, Штрейхер принялся перечислять достоинства евреев:

— Каждый, кто способен сражаться, противостоять врагу, защищать себя, оставаться верным своим убеждениям — вызывает мое глубокое уважение! Да что я — сам Гитлер, будь он жив, вынужден был бы признать, что евреи — раса мужественных! И теперь я готов к ним присоединиться и помочь им в их борьбе! Нет, нет, я не шучу!

Йодль и Розенберг, слушая эту не совсем обычную тираду Штрейхера, весело глядели на него.

— Это точно, поверьте — я не шучу! И, знаете, почему? Да потому что этот демократический мир обессилел, он уже неспособен на дальнейшее существование! Я целых 25 лет предостерегал мир от них, а теперь вижу, что евреи преисполнены решимости и мужества. Они еще покорит мир, запомните мои слова! И я был бы рад помочь им одержать эту победу за то, что они сильны и несгибаемы. А уж я знаю евреев! И мужества мне тоже не занимать! И несгибаемости! И если евреи готовы принять меня в свои ряды, я буду сражаться на их стороне — если я действительно верю во что-то, я способен и постоять за это!

Йодль и Розенберг уже хохотали буквально до слез.

— Я так долго изучал их, что мне уже не составит труда адаптироваться среди них — во всяком случае, в Палестине я мог бы возглавить группировку. Я серьезно говорю. Если понадобится, могу и написать им об этом. Выступить с предложением! Так, мол, и так, позвольте мне произнести речь в Нью-Йорке, в Медисон-сквер-гарден!

Я, правда, позволил все же спросить у него, каким образом евреям завоевывать мир, если нацисты уничтожили большую часть евреев в Европе. Розенберг и Йодль, услышав это, усмехнулись. А Фрик, Кальтенбруннер и Риббентроп, внимательно слушавшие наш разговор, внезапно отвернулись.

— Ну, я не думаю, что большую часть, как они утверждают, — ответил Штрейхер. — Не думаю, что речь может идти о шести миллионах, в крайнем случае, о четырех. А по моим подсчетам, в мире их целых 16 миллионов — естественно, это не считая полукровок! Но они ведь на всех ключевых постах в мире и настроены этим миром управлять. А так как я хорошо понимаю их намерения, я мог бы очень им пособить. Разумеется, для этого необходимо, чтобы после объявления приговора мне выдали отпускное.

Послеобеденное заседание.

С заключительной речью выступил представитель обвинения Великобритании сэр Хартли Шоукросс:

Нe подлежит сомнению, что эти подсудимые принимали участие и несут моральную ответственность за преступления, столь ужасающие, что при самой мысли о них воображение отказывается их постичь…