Ньювейв

Это очаровательное смешение стилей «Центра» раздражало тогдашний ленинградский музыкальный бомонд, где все началось пораньше и к середине десятилетия было разложено на стилистические полочки. Более чётко выражены были и устремления, и направления – а в Москве кипел котёл с самыми разными идеями. Причем стоит отметить, что бытовало много тусовок, которые тогда и не подозревали о существовании друг друга, а некоторые не знают и до сих пор, что вырастало рядом, по соседству. Может, это даже хорошо, что Рок-лаборатория в Москве возникла на пять лет позже и все смешалось в её горниле: самые взаимоисключающие явления оказались запутаны в один клубок, при том, что как раз к моменту «комсомольской бюрократической рок-революции» столичные ансамбли творчески созрели. В предперестроечный период все в Москве развивались сепаратно, изредка сталкиваясь с какими-то действительно ярко пробившимися явлениями. Так было с группой «ДК» и ее политикой глубочайшего андеграунда и эстетикой, близкой к панку. Причем, к такой форме, которой не было на Западе, в такой любопытной, уникальной нише, как интеллектуальный евразийский виртуальный панк. И начало дальнейшего пути Жарикова с его примыканиями к Жириновскому или Дугину, на мой взгляд, надо искать в кругу психоделического московского андеграунда семидесятых, с его традициями в духе Венички Ерофеева и главным философским героем московской «новой волны» Евгением Головиным. Им, кстати, особенно восхищался и дружил с ним Василий Шумов. Головин повлиял и на Скляра, и даже на Гарика Ассу – на всю околороковую тусовку Москвы его влияние несомненно. Песни Головина исполняли и «Центр», и «Ва-банк», ту же «Эльдорадо».

Надо упомянуть, что инъекции интеллектуалов в «молодую кровь» – давняя московская традиция, и в этом контексте нельзя не вспомнить успешный альянс сложившийся уже к 1976-му году: гуру андерграундной театральной сцены Евгений Харитонов и фолк-группа «Последний шанс». Даже самые одарённые парни ленинградской «новой волны», Майк Науменко и Борис Гребенщиков, в поисках способов «а как бы нам покорить главный город СССР», не смогли избежать паучьих лапок известного столичного «энергетического вампира», Олега Осетинского. Много лет спустя после смерти сына, Галина Флорентьевна Науменко поведала мне, что её «Миша высоко оценивал уроки сценического мастерства «от Осетинского».

М. Б. Вспомним «Южинский кружок» «мистического подполья», сложившийся еще в шестидесятые, куда входил и Дугин, и Мамлеев, и Гейдар Джемаль. Мне кажется, что большее влияние ими было оказано уже в девяностые, когда андеграунд и богема начали вписываться в политическую канву. Ведь тогда тот же Головин написал свою книгу «Сентиментальное бешенство рок-н-ролла», практически посвященную группе «Центр»; она несомненно оказала влияние на Егора Летова и «Гражданскую оборону», в итоге тоже оказавшуюся вовлеченной в политику этого периода и НПБ.

А. Л. Да, политизированность в песнях «ДК» просматривалась определенно, не смотря на то, что была скорее антисоциальной, по отношению к тому, что происходило за окнами. Ведь что происходило? Я буду говорить за себя и «Звуки My» – начался период тотального безнадежного андеграунда, на мой взгляд, полезного для сильных личностей. Продлился он до смерти Черненко весной 1985-го года. В отличии от тех же «Аквариума» и «Машины времени», мы с Мамоновым не лелеяли никаких надежд на будущее. Застойный период разгильдяйства и похуизма со стороны властей был резко оборван Андроповым; началось выпадение «партийных зубов» и ужесточение надзора над всем, разборки между силовыми ведомствами 4, более похожие на конвульсии.

М. Б. Стоит отметить и тут, что в советские времена был контроль за перемещением граждан и тунеядством; находиться без регистрации в городе можно было три дня, а не работать – пару месяцев, после чего включалась пенитенциарная система. Она и раньше была, но ее крайне редко запускали. А тут пошел новый поток информации из-за рубежа, начался дискотечный период и расцвела система распространения аудиозаписей; на этом фоне отношения с внешним Западом испортились.

А. Л. Да, зубы начали выпадать и челюсти зашамкали. Когда земля под ногами этой партийной пирамиды поплыла, возник такой последний оскал режима, в виде контроля за распоясавшейся богемой, репертуаром дискотек; список запрещенных групп, в рамках которого меломаны были приравнены к фашистам и на них заводились даже уголовные дела. Инфернальная пятилетка – от смерти Высоцкого, Брежнева и до смерти Черненко. Уже как бы переживший сам себя, сформировавшийся в нас рок-н-рол, оказавшись в глубоком вакууме, превратился в нечто особенное. Мы с Мамоновым уже были взрослыми мужиками, которым, по идее, надо было заниматься другими вещами, нам уже было за тридцать. И вдруг вот так получилось… причем, думаю, параллельно в Москве этим же занимались и другие тусовки, изредка пересекающиеся на «квартирниках».