Ньювейв

И вот, начиная с горбачевского периода, концерты и выставки смешались в один формат, апофеозом чего, как мне кажется, стал концерт, прошедший в ЦДХ в рамках «17-й молодёжной выставки московских художников», к организации которого меня привлекла Лена Курляндцева. Это был последний концерт в Москве, на котором менты вместе с перепуганными комсомольцами «вырубили звук»; до Горби это было распространённой практикой в борьбе властей с рок-музыкой. В тот вечер в Центральном Доме Художника произошло полное «слияние душ» между художниками и музыкантами; пришло множество ранее невиданной публики, так что хозяева площадки так напряглись увиденным и услышанным, что отключили подачу электричества во время выступления последней выступавшей группы, «Зоопарка». Вообще, художники нас использовали с нашего согласия, тем более, что концертных площадок в Москве было немного, а тут хороший зал и – «делайте, что хотите». Даже был впервые выделен бюджет на приезд ленинградцев.

В том же, 1987-м году, летом, я делал серию концертов уже на московском Фестивале молодежи и студентов, в специальной культурной программе «Прок», на которых присутствовала толпа мировых звезд; на выступлениях наших групп постоянно появлялся Милош Форман. Дело это было в Доме Кино. Стас Намин, у которого уже был свой рок-центр «SNC» и Зеленый театр под рукой, поставил нам аппарат и ударную установку бесплатно, и Густав во время концерта «Кино», размахавшись палочками, пробил пластик малого барабана. Стас был известен своей темпераментностью и резкостью, он наехал на Густава, а Ольга Мамонова, возмутившись происходящим, метнула в Намина бокал с вином, что ей сошло в тот раз с рук.

Тогда был период максимального внимания иностранцев к советской неформальщине – и шло оно через визуальное, моду и музыку. Контакты с американцами налаживались ещё с доперестроечных времен. Году в 83-м приезжали саксофон-квартет «Rova» из Калифорнии; об их похождениях в «империи зла» снимали фильм – и с штатниками было очень интересно общаться. Организовывали эти тусовки культуртрегеры Питера, Алик Кан и Ефим Барбан, редактор выдающегося по качеству журналистики самиздатовского журнала «Квадрат». Ну и, конечно, асы – Ганелин, Чекасин и Тарасов – продолжали оставаться в центре нашего внимание до первой половины восьмидесятых.

Отдельно нужно сказать о Джоанне Стингрей, появившейся у меня в квартире вместе с Гребенщиковым в 1984-м году. Она на той волне интереса Запада к советскому андеграунду стала маленьким Колумбом, открывшим целый пласт музыки из неведомой страны с неплохими музыкантами и ленинградскими «Новыми Художниками». В 1987-м случилось судьбоносное событие в истории «Звуков My»: появление на нашем горизонте (с подачи того же Троицкого), Брайана Ино. Бывший клавишник «RoxyMusic» оказался одним из немногих людей, который «въехал» в «Звуки My» и вывез на Запад. Записывать русских в Англии его маленькому лейблу Opal Records было накладно, и англичанин арендовал абсолютно неприспособленные для рок-музыки студии ГДРЗ на улице Качалова. Весной 1988-го мы вдвоём с Мамоновым поехали сводить альбом в Лондон, в Air Studios, к самому Джорджу Мартину! Петр уже тогда делал только то, что хотел, категорически отказываясь идти на какие-либо компромиссы с одним из лучших саунд-продюсеров современности, и уже тогда стало понятно, что работать с неадекватными русскими иностранцам будет очень непросто. Но альбом-таки был выпущен; в США его дистрибуцию взяли на себя монстры из Time Warner Inc. Разошелся он сорокатысячным тиражом, что очень неплохо даже по западным меркам. При этом сто тысяч купленных американцами пластинок Бориса Гребенщикова были далеко недостаточными по цифрам продаж. В отличие от Мамона, Борис был вынужден спеть почти все песни на английском, и на лидера «Аквариума» Columbia Records потратила не менее двух миллионов долларов… Потом у «My» была Америка, два гастрольных тура и поездки во Францию с ленинградцами; вместе с «Кино» и «Аукцыоном» мы поучаствовали в крупном рок-фестивале в городе Бурже. После совместных со «Звуками» гастролей по Италии Цой зарёкся метать бисер своих загадочных песен перед «буржуазными свиньями». Пластика Мамонова и «пидорский балет Гаркуши и Весёлкина» радовали глаз европейцев, но строгая статика концертов «Кино», без понимания великой лирики Виктора, вызвала на Западе интерес лишь у самых умных журналистов.