Низость

Мощный, сильный приход, охватывавший мое тело последние несколько часов, сейчас приутих, укрепившись на волне тлеющего счастья. Вещи неожиданно стали ясными и простыми. Я чувствую открытость к длинным, бесконечно петляющим разговорам. Мне хочется говорить, бесконечно, бесстрашно, о жизни, о нас, о маме, и универе, и Энн Мэри, и о всех тех вещах, что так долго маячили перед нами, казавшись огромными и пугающими, но сейчас став такими маленькими и постижимыми. Мне столько всего надо сказать ему именно сейчас, но непостижимым образом тишина говорит все и даже больше.

Волна прилива выгоняет нас на пляж, и мы садимся у одинокого валуна, курим пополам сигарету.

Я прижимаюсь к нему, держа его под руку и склонив голову ему на плечо, и на меня накатывает такой ошеломляющий приступ полноты счастья, что я чуть не плачу.

– Джеми?

– Ага, маленький?

– Эта дистанция между нами. Я не знаю, как она возникла. Но ее больше нет, правда?

Он не отвечает, и на миг мое сердце замирает, и я чувствую, как меня затягивает в одиночество огромной черной ночи, но потом он начинает говорить, и это возникает вновь, громкое и сильное.

– Казалось, типа ты нас больше не любишь?

– Я думала, я себя больше не люблю. Ты и папа. Я за вас жизнь отдам.

Он обнимает меня крепче, и я показываю на огромную убывающую луну, она тяжеловесна и совершенна, а вдалеке гавань мерцает словно драгоценные камни, и море подбрасывает переливчатые капли света в нашу сторону, а он оборачивается ко мне со своими распаленными черными глазами и целует в лоб; нежный поцелуй, что просачивается сквозь мою кожу, через черепную коробку и взрывается в самом центре удивительной вспышкой энергии и цвета, которые струятся мне в горло, в живот, к пизде и ногам, так что я превращаюсь в гигантский мячик удовольствия, а потом он поворачивает мою голову к поблескивающей гавани и огромной убывающей луне и говорит:

– Если бы я мог нарисовать нашу дружбу, вот что бы я изобразил.

Удовольствие надувается и растет, высасывая воздух из моих легких, ослепляя меня, так что все, что я могу разглядеть это ярчайший свет, притягивающий меня, ведущий меня к чему-то настолько сильному и прекрасному, что я никогда не захочу возвратится к чему-то, что перед ним, и уйти к чему-то за его пределами. Я хочу лишь остаться в этом свете. Остаться навсегда. Никогда-никогда не возвратиться обратно.

ГЛАВА 5

Милли

Гай Фокс! Самый мой лучший праздник. Не в последнюю очередь из-за его магического местоположения на сезонном ландшафте – этом кратком и несравненном периоде, когда осень уступает дорогу зиме, и преддверие Рождества поблескивает на горизонте. Но еще потому, что пять лет назад Джеми, Билли с корешами собирались в Сефтон-Парке на шоу костров, потом двигали в город за Большим Безумием. Позапрошлогодний год стал моим любимым. Джеми и Син все еще жили на Парли. После костров они устроили тематическую вечерину «Сутенеры и Проститутки», и мы с Билли нарядились проститутками. Его костюм был ленивой компиляцией предметов из гардеробов, принадлежащий мне и его матери – белый лифчик, килт, домашние тапочки и шуба в стиле Кристалл Каррингтон. Я отдала предпочтение классическому ансамблю Хоуп-стрит – спортивный костюм «лакост» на два размера меньше с закатанными до колен штанинами, волосы зачесаны назад в вульгарный конский хвост на макушке, а лицо вымазано оранжевым тональным кремом. Мой выход стал одним из наиболее досадных моментов моей юности. Никто, кроме Сина, не просек фишку – остальные пришли к заключению, что а) я забыла, что это тематическая вечеринка; б) у меня дерьмовый вкус в одежде. Правда, несколько секунд спустя мое замешательство разлетелось на куски, когда ввалился Билли, всем своим видом напоминавшим Траляля из «Последнего выхода в Бруклин».

Как и на всех вечеринках Сина, там было изобилие шампанского и кокоса. И мы с Билли зарядили себе по столько, что большую часть вечера провели, рассекая по Перси-стрит в поисках клиентуры. На той вечерине не случилось ничего из ряда вон выходящего, но оглядываясь назад, я чувствую, что это был один из самых счастливых вечеров в моей жизни. Мы все были так близки друг другу, такие замечательные друзья. Уже даже к тому Рождеству наша компания понемногу разваливалась, и на мальчишник с лэп-дэнсом в честь дня рождественских подарков*, на которую было разослано два десятка написанных от руки приглашений, собрались только я, Джеми, Билли и Син. Джеми был рад. Он не врубается в тему этих холостяцких вечеринок. Он предпочитает, чтобы все было максимально камерно и скромно. Я была расстроена.

* 26 декабря.