Низвержение

Это было натуральным свинством спрашивать такое с ее стороны, но я стоял такой весь из себя в трех метрах от Эль, глядел на нее, на этот мраморный профиль, что будет рыхлым всего через пару лет, и это как будто должно было стать мне утешением и каким-то протрезвлением, но я все смотрел на нее, на этот вздернутый подбородок под опекой Томаса, моего, черт возьми, когда-то лучшего друга, но не уже, смотрел на этот упрямый непослушный неподатливый носик, которым она вертела и морщилась от меня на любое предложение, и в конце концов увертела от меня, таки шлюха в моих глазах, которая ничего мне не должна, и вот теперь стоит передо мной непреклонной царицей. С чего бы ей раскаиваться хоть в чем-то, черт бы ее брал?

– Можете не отвечать, я по глазам вижу, как вы несчастны. Ничего, выпейте еще. И все же меня не покидает чувство, что я вас где-то могла видеть.

– Например.

– Скажем так, если бы вы назвали свою фамилию, тем самым избавив меня от необходимости обращаться к Мире… Может, я вас в Бюро видела?

– Извольте, слишком много чести для меня, для такой ничтожной пташки для заведения таких масштабов.

– Вы себя не любите.

– Более чем.

Тут из-за алой занавеси показался Лев и, слегка откашлявшись, своим больно высоким голоском проголосил:

– У меня есть кое-что для вас… Знаю, вам не терпится… вы очень хотите узнать, что же там… Черти… Черти поганые, не дождетесь… Ладно! Ладно! Если бы не нужно было отчитываться потом, если б не ваши просьбы, вы бы не увидели моего… творения. Ай! Ладно! Так что давайте, соберитесь-ка!.. Вот так, вот так! В круг, дети, в круг! Вот так, Берта, ты вот сюда, Мари, ты вот сюда, как мы это делали когда-то… Кот, у тебя уже тогда наблюдался недостаток серого вещества, так что перестань смеяться, это серьезно… В общем! Господа… Кхе… Дамы? У меня есть один трюк. У меня есть кое-что для вас… Представление… Шоу… Нет, это не фамилия – отвечаю сразу всем остроумам… У меня есть кое-что, что обезобразит и взорвет ваши умы.

Все уже, было видно, слегка подвыпили, чтобы простить Льву небольшую заминку, когда он удалился со сцены в уборную за… как оказалось, холстом? Если холстом можно было назвать сыромятную бумагу, всю перепачканную, с двух сторон исписанную, измалёванную, хуже газетной на самом деле, едва ли пригодную для чего-либо, кроме как действительно найти свое место в уборной.

– Лев!.. Давай уже заканчивай, скоро Альберт приедет, а ты начинаешь вот… это вот все. Лев…

– Я думаю, он пьян…

– Нет, он на транках, ему нельзя.

– Две попытки в петле, это, конечно…

– Итак, господа! Дамы…

И Лев принялся нервными рывками сначала отдергивать алые шторы, а затем развешивать свой… холст по кирпичной стене, проделывая все теми же резкими движениями на концах холста дырки, чтобы продеть через них гвозди в стене – что-то вроде своеобразной стены для расстрела, что-то вроде психологического распятия для Льва.

В помещении повисла тишина. Все боялись шелохнуться, и только Лев медленно расхаживал по комнате (на пятках), вперив глаза в пол, изредка лишь окидывая публику острым из-под бровей взглядом. Об этот взгляд можно было даже порезаться, если нечаянно его словить. Я старался не рисковать.

– Что скажете… Ну? Кто первый?

– Лев, а что это? – неуверенно спросила Мари, чуть даже вздрогнув в плечах от звука собственного голоса.

– Это? Это, господа, бессознательное. Вам не нужно пытаться это понять, важно лишь то, что вы видите. Какие образы это в вас самих рождает. Иными словами, глядя на вот… это… Это зеркало, вы смотрите в самих себя, и тут именно важно то, что вы увидите в себе, какие воспоминания и ассоциации у вас это породит, образы и фантазии, если хотите – вот что важно, а не то, что я… написал. Итак, что вы видите? Кто первый? А? Давайте же, вы ведь так хотели мне помочь! Прям ух! Ну же! Кто первый?

– Лев, давай я начну, – начал Кот, но по лицам окружающих было видно, что никто этой инициативе не обрадовался.

– Что ж, Константин, что ты видишь?

– (шепотом) Внимание, это будет тяжелее самых тяжелых наркотиков.

– Я вижу… я вижу будто сон во сне, и мне даже не ужасно от этого осознания, будто бы все на холсте – лишь мой сомнамбулический путь, не знаю… И все так незнакомо в кругу знакомых лиц, и будто я это не я, а на моем месте двойник, такой весь в официальном костюме в полоску, какой-то детектив, ест пирог и хочет занять мое место, обязательно злой двойник, это важно учесть, и я пытаюсь убежать от него, скрыться за алой занавесью, бегу по черно-белому паркету, но он, этот двойник, догоняет меня, и вот я заперт в комнате, и сокрушаюсь, плачу над своей судьбой… Знаю, это может быть глупо.