Но Пасаран

Но как только я сделал шаг к нему, он упрыгал уже окончательно. Навер­ное, действительно побежал домой. А я долго, очень долго стоял и смотрел туда, куда он ускакал. Очнулся, поймав себя на том, что плачу. Не чувствую ни холода, ни голода, нет во мне и боли, руки, ноги при мне, целы, не отморо­жены. А я стою и плачу. И вроде бы совсем не я плачу, а кто-то другой, потому что я ни капельки не хочу плакать. А плакать мне в тот день, напроро­чил зайчик, довелось и горько, и громко, и долго.

Елку мы тогда так и не увидели. Не нашли ни за тремя селами, ни за двумя речками. Не смогли перейти непроходимое болото. И совсем не потому, что оно очень уж непроходимое. Земля сделала его проходимым всюду и всеми, только не нами. Мы потерялись в том зимнем лесу, на подступах к болоту, среди деревьев и снегов. Я добрый час убил только на то, чтобы отыскать свое пальто и торбочку с учебниками. Набросил его, нахолодалое в одиночестве на снегу, на потное тело и почувствовал себя очень одиноким и потерянным. Никто из друзей, сколько я ни кричал, не подал голосу. Прошел еще час, пока мы, охрипшие и испуганные, собрались все вместе. И опять солнце красно уходило на заход. Но мы все же решили без елок домой не возвращаться. В ночь-полночь все равно быть битым, так хоть будем знать за что. Солнце покинуло нас посредине болота. На открытом месте задувал ветер. Ветер бил нам в лицо и глаза крупитчатым обкатанным снегом. Наст не выдерживал наших шагов. Мы тонули в снегу до пупа. Не будь с нами Но Пасарана, давно бы повернули назад. Но Пасаран торил себе и нам дорогу, проламывал снеж­ный наст топориком. Под последним закатным лучом ровно посредине болота мы присели отдохнуть, не без тайной, наверно, надежды, что кто-нибудь да не выдержит, предложит повернуть назад.

Но марсиане — хлопцы стойкие. Ни у кого не повернулся разумный язык, хотя конец болота, встающий стеной за ним лес и пугал нас. Там, похоже, сбивались в стаю волки, перемигивались бегущими свечечками глаз. Ветер, и сам воющий зверем, доносил до нас волчий вой.

— Ничего, — сказал Но Пасаран. — Нас четверо, и у каждого топорик. Отобъемся. А у меня есть еще и спички. Если что — разожгем костер. Волки огня боятся.

И он снова повел вперед. Ползком, на карачках, но мы преодолели болото. А толку-то в том? Ночь стояла над болотом и лесом. Болото за нашими спинами было голубым. А в лесу все черно и темно. И все деревья вблизи и издали на одно лицо. Большие — песенно-приветливые под верховым ветром. Маленькие — настороженно молчаливые, словно чувствовали угрозу от наших топоров. И мы посекли их всласть, вымещая злобу и отчаяние, потому что в темноте, будто слепые котята, тыкаясь среди кустов и деревьев, никак не могли найти елку. И выпали уже холодные декабрьские звезды, и выкатилась на небо луна. А мы все еще блуждали по лесу, стойкие хлопцы- марсиане.

Никто не хотел признаваться, что устал и дрейфит и не нужны нам уже никакие елки. До елок ли тут палок, прислониться бы к дереву плечом, при­жаться к теплой коре щекой: дерево, дерево, пусти переночевать. И заснуть. Пусть даже вечным сном. Страшно и подумать: назад ведь тоже через болото опять, лес, две реки и три села. Двенадцать километров.

— Я ночую здесь. Я буду здесь до утра, до света. Я без елки назад не пойду, — закричал Цыган, поняв, для чего мы в очередной раз сбились в кучу.

Спорить с ним ни у кого из нас не было сил.

— Я понесу тебя на плечах, — сказал Но Пасаран.

— Неси, только до самого порога. И через порог. В хату. Ага, и скажешь матери, где я был.

— И скажу матери, где ты был. Завтра у нас опять пионерский сбор.

Цыган ненормально, придурочно захохотал. Давясь смехом, пытался что-

то сказать — Но Пасаран не стал его слушать. Взвалил Цыгана на спину и пошагал по старому нашему следу назад. Мы с Протуберанцем поплелись за ним. Не знаю, как Протуберанец, а я, если бы Но Пасаран шел налегке, ни за что бы не отважился на обратную дорогу. Упал бы посреди болота. И будь что будет. А так, с Цыганом на плечах упасть должен был Но Пасаран. Мне надо было только дождаться, когда он упадет, и тогда с чистой совестью лечь рядом с ним. Но Пасаран так и не упал. И до самой дороги не спустил с плеч Цыгана. На дороге тот запросился сам:

— Хватит, Янка, хватит, Яночка. Я уже могу. Я уже дойду.

Но Пасаран просто бросил его, стряхнул на дорогу, как мешок с картош­кой, и, не останавливаясь, пошагал дальше. Цыган поднялся и забежал ему наперед, загородил дорогу.

— Не мельтеши, — отмахнулся от него Но Пасаран. И Цыган снова оказался на земле. Быстренько вскочил, догнал Но Пасарана, пошел с ним плечо в плечо. Дома мы были только за полночь. Нас ждали. Очень ждали отцовские ремни, мокли в воде веревки.

— За что, за что, — дружно вопили мы. — На пионерском же сборе. Честное пионерское, на пионерском сборе.

— До первых певнев? С каких это пор сборы у вас стали с топориками. Три дня пионерский сбор.

— Три дня, А что вы думали. Завтра еще и четвертый будет пионерский сбор.