Ноа

Марика была энергичной женщиной и активно жестикулировала, даже за рулем, что не способствовало спокойствию Дженис, которой не удавалось вставить ни слова в ее монолог. По пути Марика обрисовала положение дел в Минске и других крупных городах. Ужесточившиеся репрессии не подавили волю к протесту. Режим Лучина на грани краха. По всей стране формируются группы оппозиционеров, с каждой неделей их все больше. Вот-вот начнется восстание, не хватает только лидера, который всех объединит и приведет к победе. Но времени мало, пояснила Марика. Лучин чувствует, куда дует ветер. Судя по тому, о чем говорят в правительстве, он готовится к войне с западными соседями, чтобы отвлечь внимание народа. Государственные телеканалы уже давно обличают Запад, но несколько недель назад они плотно взялись за Литву, обвиняя ее в том, что она укрывает преступников, которые стремятся посеять хаос и финансировать нападение на Беларусь. В газетах, подконтрольных властям, все чаще и чаще появляются фотографии оппозиционеров, скрывающихся в Вильнюсе. Теряющий хватку диктатор снова строит из себя великого защитника нации. Говорят, во Дворец независимости он пришел в военной форме и с автоматом.

– У него правда есть возможности развязать войну? – обеспокоенно спросила Дженис. Наконец-то ей представилась возможность заговорить.

– У него есть танки, истребители, милиция и солдаты, которые только и умеют, что подчиняться приказам. И потом, на свои деньги Лучин мог бы скупить всех наемников на земле, которые помирают с голода… Главное – остановить его безумства, пока не стало слишком поздно.

«Опель» остановился в спальном районе. Серые однообразные десятиэтажки обступали Дженис со всех сторон.

Марика выключила зажигание, вылезла из машины и решительно зашагала ко входу в дом.

В подъезде неприятно пахло, стены были изрисованы, но лифт работал. Марика нажала на кнопку шестого этажа и все дорогу насвистывала какую-то песенку.

– Обычно они спят по двое в каждой комнате, но сегодня разместятся в одной, я перестелила для вас кровать, белье свежее, – сказала она, ощупывая карманы в поисках ключей.

Четверо детей Марики встретили их радостными воплями, носились вокруг и висли у них на ногах, пока мать ласково их не выпроводила. Младшему не было и двух, а старшему едва исполнилось восемь. В квартире оказалось на удивление чисто, белоснежные занавески просто светились, на красном ковре в гостиной ни пятнышка.

Марика показала Дженис ее комнату – двухъярусная кровать, ящик с игрушками из пластикового ротанга, маленький письменный стол из МДФ, – а потом отвела на кухню.

Под светом лампы линолеум сиял. Марика наводила порядок в мире, который не могла изменить.

Она повязала фартук и встала за плиту.

– Четверо детей – это слишком, – пожаловалась она, включая конфорку. – Я поправилась, и волосы уже не те. Последнего я не хотела, но в итоге люблю его сильнее остальных. Муж сегодня ночевать не придет, впрочем, и завтра тоже. Он просто нарасхват, и я не о работе. Но человек хороший. Не могут же у него быть одни достоинства, правда? У моих мелких, наверное, кровные братья и сестры по всему Минску. Ну хотя бы их мне кормить не надо, – хмыкнула она.

Дженис предложила ей помочь. Марика указала на шкаф с посудой и на обеденный стол. Когда дети поели, Дженис убрала со стола, а Марика отправилась их купать. Журналистка задумчиво и восхищенно наблюдала за укладыванием малышей. Ее жизнь так непохожа на жизнь этой гостеприимной женщины, ни на мгновение не показавшей, что у нее слишком много дел… Вскоре в доме стало тихо. Марика наконец сняла фартук, взяла две тарелки с форелью, которую приготовила перед этим, и поставила их на журнальный столик в гостиной.

– Завтра утром я отвезу старших в школу, а вас – к Михаилу. Бедняга, он никогда не оправится от смерти Дарьи. Такая была пара!

– Как я у вас оказалась? – поинтересовалась Дженис.

– Правила безопасности в диктатуре требуют, чтобы каждый оппозиционер знал не больше одного или двух других, – объяснила Марика. – Вас привезли сюда, потому что я была подругой Дарьи, а прочее меня не касается. Если когда-нибудь меня арестуют, я даже под пытками не смогу рассказать, чего не знаю. Идите-ка вы спать, у вас вид совсем измученный.

– А вы не устали? – спросила Дженис.

– Нет-нет, – откликнулась Марика, – и очень хорошо; дети заснули, теперь начинается мое рабочее время.

– Вы что-нибудь знаете о Николае и Романе?

– Никаких новостей с тех пор, как Дарьи не стало. Перед убийством она сообщила, что у Николая дела идут неплохо, но я не верю ни единому слову. Роман молодой, он выносливее.

– Можно спросить, кем вы работаете?

– Я журналистка, как вы.

Минск

Глава 16

Лондон, Мадрид, Рим