Ноа

– Нет, если поделитесь, – откликнулась она, опуская стекло.

Мужчина поерзал, выуживая из кармана брюк зажигалку, и протянул ее Дженис. Та подожгла две сигареты.

– Я был еще маленьким, когда родители переехали в Вильнюс, – продолжал он. – Лучин отрабатывал первый срок, и уже тогда все покатилось под откос. Только слепой мог не замечать, что он и его люди собираются править долго. Через два года после выборов он внес поправки в Конституцию, чтобы получить больше власти, а когда против него высказалось две трети депутатов, объявил референдум. Но его правительство уже успело изгнать оппозицию с телевидения и радио, оборудование неугодных властям газет было конфисковано. А потом он их запретил. Лучин перенес заседание парламента, отдал приказ полиции и арестовал восемьдесят девять депутатов из ста десяти.

– И никто не выступил против этого переворота?

– Технически переворота не было, потому что государство – это он. Затем в отставку отправились некоторые министры и большинство членов Конституционного суда. Их без предупреждения заменили приближенными Лучина. У всех диктатур похожая история. Человек строит из себя защитника народа, проводит кампанию, проповедуя националистические идеи, кричит со всех трибун, что восстановит порядок, обеспечит безопасность, будет бороться с преступностью и коррупцией. И ему верят, как верят, что во всех проблемах виноваты другие. Но поборники справедливости нередко сами совершают злодеяния, которые обличают. Получив власть, они удерживают ее всеми средствами, объявляют себя преградой на пути хаоса, утверждают, что все оппозиционеры – враги народа, и обогащаются, пока люди позволяют собой манипулировать. Вся страна оказалась под контролем Лучина, он усилил КГБ, уничтожил своих противников. Этот тиран у власти уже около тридцати лет. Я родился в Жодзине, городке на северо-востоке от Киева, у меня был друг, руководитель неправительственной организации, помогающей белорусским оппозиционерам. Прошлым летом агенты Лучина повесили его. Эти мерзавцы ни перед чем не останавливаются. Я хочу вернуться на родину свободным человеком. Но вы-то здесь зачем? Это же не ваша война.

Дженис глубоко затянулась, глядя на горизонт.

– Знаете, что Лучин сказал о Гитлере? Что у него были не только недостатки. Друзья моих врагов – мои враги. Мой дом в Тель-Авиве.

Город перешел в пригород, а тот постепенно уступил место полям и деревням. Появились перелески. Фургон бодро катил по трассе Е28 мимо белых домиков Даржининкая, шале из красного кедра Скаидишкеса и длинных ферм Ужукене.

Вскоре в районе Пагойиса водитель остановился. Он забрался в фургон вместе с Дженис, открыл ящик с двойным дном и помог ей там спрятаться.

– Через десять минут въедем в Беларусь, – уточнил он.

– Сколько мне придется сидеть в этом ящике? – забеспокоилась Дженис.

– Час, если на границе не слишком много народу. Потом остановимся на заправке, и я вас выпущу. Там будет ждать машина, которая отвезет вас в Минск. Если пограничники начнут проверять груз, не издавайте ни звука.

Водитель прикрутил на место стенку потайного отделения и вернулся за руль. Фургон тронулся.

* * *

Лондон

Корделия нервно перелистывала страницы блокнота в ожидании, когда ее коллеги уйдут на обед. На втором этапе операции ей понадобится оборудование агентства для отвлекающего маневра. Она собрала довольно много информации о тех, к кому собиралась обратиться, но не нашла ничего особо криминального. Прочесала их почтовые ящики и ежедневники, проверила источники доходов, обнаружила несколько интрижек и мелких нарушений закона, что в стране, где приближенные к власти закон не соблюдают вовсе, было обычным делом. Роли поменялись: Корделия вдруг почувствовала себя виноватой, что собирается шантажировать этих людей, чтобы добиться от них помощи, но другого способа достичь цели найти не удалось. Как незаметно собрать шестьдесят школьных автобусов и столько же грузовиков, не пересекая опасную черту? Об угрозах не может быть и речи, за услуги им заплатят, а взамен они обязуются молчать и следовать инструкциям.