Стругацкие, кстати, потом тоже к этому пришли. Невозможно никого воспитать, никого дорастить. Единственное, что можно делать, — это с максимальным милосердием либо дистанцироваться, либо пытаться спасать тех, кого можно спасти, то, что делает дон Румата в «Трудно быть Богом».
Причем откуда у нее появилась эта идея — я знаю. Она воспитывалась на стыке цивилизаций. Она родилась не в Англии, а в колонии, довольно много путешествовала по миру. У нее всегда было ощущение, что главная трагедия Британии — это то, что она пыталась колонизаторством дорастить, дотащить до себя третий мир, а, между тем, у Запада собственных противоречий полно. Поэтому распад Британской империи она воспринимала не как драму, а как норму. И, в сущности, она всю жизнь рефлексирует над опытом этой распавшейся империи. Именно поэтому нам в Советском Союзе и постсоветском Союзе так близки проблемы ее героев. У нее, действительно, есть довольно холодный язвительный скепсис. Она говорит: я своей прозой никогда не пыталась ничего изменить. «Тогда почему же вы пишете?» — «А потому что жизнь так трудна, что надо использовать самые эффективные развлечения». Самые эффективные — это писать.
Понимаете, она такой антикиплинг. Киплинг был уверен, что мы идем туда, мы несем им цивилизацию, мы многому можем у них научиться, с одной стороны, «на службу к покоренным угрюмым племенам, на службу к полудетям, а может быть — чертям», а с другой стороны, мы же приносим оттуда Маугли, мы приносим оттуда «Книгу джунглей», замечательные сказки, поэзию, замечательных людей, выращенных там этим бременем белых, это взаимооплодотворяет цивилизации.
По Лессинг никакого оплодотворения взаимного не происходит. Более того, даже оплодотворение женщины — это чудо и чаще всего случайность, потому что мы никогда не знаем, что получится.
Она принципиально одиночка. Это очень, кстати, чувствуется в «Пятом ребенке», который весь пронизан мыслю о тотальной некоммуникабельности. Конечно, родители не понимают Бена. Проблема в том, что родители и друг друга не понимают. И главная трагедия как раз Британии была в том, что она пыталась свои ценности распространить, а в «Канопусе» это не получается. Любые попытки распространить свои правила жизни и вырастить агента упираются в тупик, иногда в кровавый.
Но главное, ее эмоция, все-таки, как у Лема: это такая бесконечная тоска очень умного, очень самодостаточного существа, которому тем не менее страшно одиноко. Даже эта ее Марта Квест, при всей своей самостоятельности, хочет понимания. И Анна в «Золотой тетради» ведет дневник именно потому, что ей не с кем разговаривать. Они хотят, чтобы их понимали, но они понимают, что это невозможно. Поэтому, это такой бесконечно-прекрасный одинокий волчий вой. Это интонация, которая в прозе дорогого стоит.
Бен в «Пятом ребенке» не контролирует свои эмоции: у него ярость такой силы, что он не может с нею совладать. Но тут проблема в ином. У нее вообще мысль об эмпатии, о сострадании, о взаимопонимании, о помощи другим людям вызывает довольно значительный скепсис. Потому что везде у Лессинг, когда кто-то пытается посочувствовать, это либо лицемерие, либо насилие. Это особенно видно в «Золотой тетради»: героиня физически одергивается от любых попыток психоанализа, она может психоанализировать только сама себя, потому что когда ей кто-то лезет в душу или пытается помогать — это всегда насилие и непонимание. Человек одинок и должен быть одинок.
Кстати, Лессинг дважды была замужем, a доживала одиночкой, и она говорила, что это для нее наиболее комфортное состояние. Она прожила 93 года и за это время успела убедиться только в одном: человек человеку мешает. Максимум, чего можно добиться, так это независимости. Поэтому, когда ей сообщили о присуждении Нобеля, она сидела там у себя на крылечке и то ли вязала, то ли чистила какую-то ягоду, и отнеслась к этому с величайшим равнодушием. Опять придется, наверное, как-то суетиться. Хотя для нее абсолютной нормой было, когда ее не трогали и она не трогала. Она писала для своего развлечения. Это очень британская позиция. И не случайно Дж. К. Роулинг отзывается о ней всегда в очень превосходных тонах.