Нобель. Литература

Наверно, эта эмоциональная сила и плюс, конечно, простота и ясность поэтического высказывания — это то, что сделало его всемирно знаменитым. Я, кстати говоря, сейчас думаю, что другим наиболее очевидным кандидатом, если уж брать мир музыки, мог бы быть еще вполне тогда живой Леонард Коэн.

Он очень похож на него по аудитории примерно, его принимающей, он соперничает с ним за эту аудиторию и точно так же возник на рок-волне пятидесятых, хотя и на 7 лет постарше, он успел еще пару романов написать в начале карьеры. Но при этом Коэн гораздо более иррационален, рискнул бы я сказать, он гораздо более темен в некоторых своих текстах. Иногда прост, иногда очень плакатен, но все-таки у него очень много разных мотивов, масса библейских аллюзий, и ветхозаветных, и масса отсылок к еврейской культуре.

Коэн гораздо темнее и в каком-то смысле интеллектуальнее. Дилан гораздо плакатнее, и лирика его простая. Он даже не то чтобы Окуджава, он, скорее, такой ранний Евтушенко. Понимаете, тут еще приходится говорить о том, что Дилан очень одарен музыкально. Это не только гитара, но это и клавишные, это и губная гармоника. Но самое удивительное, когда вы слушаете Дилана, вы приходите в восторг, но потом вы чаще всего не можете объяснить, почему это было так хорошо. Битловская поэзия тоже простая, но она, конечно, более иррациональная, абстрактная, гротескная, если угодно. Дилан — традиционный лирик. Но в чем этот пафос? Я думаю, только в одном: именно в ощущении очищающей, освобождающей катастрофы. То, чего мы боимся, может нас возродить. Конечно, есть у него и общий пафос рок-н-ролла, ненависти ко всякого рода чиновничеству, ко всякого рода угнетению, к несвободе, есть эта знаменитая песня: «Что бы ты ни делал, ты кому-то служишь. Строишь ли ты дом или разрушаешь ли ты дом, служишь ли ты Богу или дьяволу, полковник ты или рядовой — ты все равно чему-то служишь» (Gotta Serve Somebody, 1979). Это довольно очевидный, тоже азбучный пафос.

Но главное, что есть, — это такое тоже очень еврейское, если вдуматься (надеюсь, ничего такого неполиткорректного в этом нет), очень еврейское чувство, смешанное постоянное чувство страха потери и радости потери, ощущение катастрофы как нормы жизни. Это в нем почему-то как обновление, а может быть, как отказ от собственности, которая тебя тяготит, как сбрасывание каких-то цепей. Такой пафос сбрасывания кожи. Тем более что Дилан при всей своей титулованности и, скажем честно, при богатстве, он совершенно не забронзовел, он продолжает много ездить, гастролировать, получать от этого искреннее наслаждение, на губной гармонике своей играть. И, в общем, как-то даже получение Нобеля — он все думал, получать или не получать, приехать или не приехать. Ну приехал, в конце концов, ну нашли способ ему вручить, он ее принял. Уже Нобелевская премия была не так ему нужна, как он ей, но все-таки он диплом взял и медаль тоже.

Он не забронзовел, он все время повторяет, как в своем «Блюзе товарняка»: «Я все тот же бродяга, я все тот же от носа до моих бродяжьих башмаков». Эти бродяжьи башмаки он все время подчеркивает.

Он действительно такой вечный скиталец. Именно это сделало его явлением не столько американским, сколько, я думаю, всемирным. И у него, кстати, от американского-то — только наследие американского фольклора, ковбойских песен, этого всего. А в остальном он в равной степени растет и из европейской лирики, из Дилана Томаса, которого очень любит. Он такой космополит, как и положено выходцу из России (а его предки именно выходцы из России). Так что все лучшее, что мы подарили миру, это, в том числе, и Боб Дилан. Да и Коэн из наших. Все они выходцы из Российской Империи огромной, из Польши, из украинских местечек, которые уехали в Америку и там из Циммерманов стали Диланами. Он всегда себя чувствует изгоем и победителем одновременно. Это даже не столько еврейская, сколько русская история. Потому что это русские из поражения при Бородине могли сделать главный национальный миф и главную национальную победу (наложена рука сильнейшего духом противника). То, что у Дилана тоже, например, расставание с девушкой оборачивается вдруг победой и триумфом (и мне стало только лучше) — это тоже очень русское явление.