Нобелевская премия

– Ах, это… – Он ещё ниже поник на своём стуле и начал сдвигать пальцами крошки по столу. – С этим я никогда не мог управиться, с агрессивностью, которая проявлялась в некоторых мальчиках. Ещё в собственном детстве не мог. Меня часто били старшие, поверь мне, очень часто. И позднее я всегда считал, что это вопрос воспитания. Но чего я только не перепробовал… – Он вздохнул. – Недавно открыли, что это болезнь. Воспитательные меры вообще не помогают, надо лечить медикаментозно. Один швейцарский исследовательский институт вот уже несколько месяцев проводит у нас исследования. Всё пока что в ранней стадии, но если этот метод заработает, Кроксберг, несомненно, войдёт в историю, станет знаменитым, как, например, Заммерхилл или Монтессори. Но мне от этой славы уже ничего не перепадёт, я в будущем году выхожу на пенсию…

Я только поднял брови. Для меня не было ничего удивительного в том, что он принимал за чистую монету синдром ювенильной агрессии. Для таких людей, как он, и был изобретён этот диагноз.

– Вот такой итог: вся моя жизнь была ошибкой, – сказал он скорбным тоном человека, посыпающего голову пеплом. – Вынужден признать. Я не умею обращаться с детьми и никогда не умел. В молодости я совершил одну ужасную ошибку: написал книгу о воспитании, полную заносчивых глупостей. И когда члены общества, которое основало этот детский дом, предложили мне стать его директором, потому что они были в восторге от моей книги, я не смог отказаться, и это была моя вторая ошибка. Я самонадеянно считал, что покажу всему миру, как это надо делать правильно. Честно, я так думал. Боже, я был так молод и глуп! Настоящей жизни вообще не видел! И вдруг очутился в этой глуши, с сотней детей, которые мне каждый день заново доказывали, что я ничего не понимаю…

Зазвонил телефон, и ему пришлось прозвонить ещё дважды, прежде чем я понял, что он звонит у меня в кармане. Неужто я действительно был так неосторожен, что оставил его включённым? Так и оказалось. Я достал его и ответил.

Это был Димитрий.

– Ты сидишь? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Я обнаружил телефон Кристины. Ты не поверишь: он всё ещё работает. Раз в несколько дней он включается, но только на одну-две минуты. В последний раз включался вчера вечером в 17 часов 13 минут.

Я вскочил.

– И где? Где он находится?

– Это не по телефону, – ответил Димитрий. – Просто приезжай.

И в ту же секунду отключился.

Глава 47

Этот Димитрий с его телефонной паранойей! Чертыхаясь, я набрал его номер, но он больше не снимал трубку, сколько я ни звонил.

Кольстрём был начисто забыт. Я просто встал и пошёл и ещё на ходу позвонил Гансу-Улофу.

– Ты где? Можешь говорить? У меня новости, и это неотложно.

– Я на совещании, погоди… – Шорох, гулкие шаги, захлопнулась дверь. – О'кей, говори.

– Что это было за совещание?

– Ничего особенного. Последняя болтовня перед нобелевскими торжествами.

– Понял. – Я выудил из кармана ключ от машины. – Слушай. Мне только что звонил Димитрий. Ну, ты помнишь, тот русский компьютерный гений. Он действительно обнаружил мобильный телефон Кристины, и, как оказалось, он всё ещё работает.

Он начал хватать ртом воздух.

– Значит, вы можете его запеленговать?

– Да, что-то вроде того. – Я открыл машину свободной рукой, но остался снаружи. Голос Ганса-Улофа звучал как-то тоненько и слишком электронно; вполне могло быть, что внутри машины вообще не будет приёма. – Но самое глупое то, что Димитрий чистый параноик, когда дело доходит до разговоров по телефону. Или у него есть какие-то другие основания, но в любом случае он не хочет говорить по телефону ничего конкретного. Я должен к нему приехать. Я пытался перезвонить ему, но он не берёт трубку.

– И что это значит?

– Это значит, что я ему, чёрт бы его побрал, не успел сказать, что нахожусь в трёхстах километрах от Стокгольма, в дремучей глуши, и нас разделяет проклятый буран.

– Что-что? Где это ты?

– Неважно. В любом случае мне надо несколько часов, чтобы доехать до него, а потом может оказаться, что мне придётся поворачивать назад и возвращаться сюда же. – Я глянул на небо, здесь оно было ясное и чистое. Может, худшее уже позади. Но всё равно поездка назад будет стоить времени, которого у меня больше нет. – Слушай, ты должен поехать к Димитрию, пусть он тебе обрисует весь расклад. Потом ты мне позвонишь и всё перескажешь.

– Хорошо, понял, сделаю. Где он живёт?

– В Халлонбергене, в самом центре. – Я продиктовал ему адрес и попросил для верности повторить.

В голосе Ганса-Улофа вдруг послышалась какая-то уверенность.

– Всё ясно. Я найду. Мне ещё понадобится несколько минут, чтобы здесь развязаться, и я тотчас выезжаю.

– Погоди, – сказал я. – Не так-то это просто. Димитрий никогда не открывает, когда звонят в дверь, и его имя нигде на табличках не значится. В крайнем случае ты должен позвонить кому-нибудь другому, чтобы тебя впустили в дом. Его квартира на четвёртом этаже слева, синяя дверь. Он знает твою фамилию. Скажи ему, что тебя прислал я. И что он глупая скотина! – Я вздохнул. – Нет, этого ты ему, конечно, не говори.