Нобелевская премия

Он снова посмотрел на меня со своим идиотским, огорошенным выражением.

– А, вон что. Так это делается.

Совершенно очевидно, что он, хотя уже лет пятнадцать знал, какой профессией я занимаюсь, никогда не задумывался о том, как выглядит практическая деятельность промышленного шпиона.

– Да, – кивнул я. – Так это делается. И, как я понимаю, добавится ещё несколько задач, которые и для меня представляют полную новизну. Например, заставить кого-то говорить под дулом пистолета. Кого-то и убить, если придётся. – Я нагнулся вперёд. – Неужели ты не понимаешь, что я, может статься, козырная карта в твоём рукаве, о которой они не подозревают? Если мы будем действовать достаточно быстро, мы победим в этой игре раньше, чем они поймут, что происходит.

Он смотрел на меня с недоверием.

– Ты мог бы кого-нибудь убить?

– Похитителей Кристины? Не поколебавшись ни секунды.

Ганс-Улоф отвёл взгляд, рассматривая тускло-серый пол и блёклые крашеные стены.

– Не знаю, – пролепетал он. – Всё это какой-то кошмар. Если бы знать, как я попал в такое положение. Что я сделал не так?..

Он начал действовать мне на нервы.

– Тебе неясно, почему ты тянешь резину? – грубо спросил я. – Могу объяснить. Ты тянешь резину, потому что никак не хочешь признать, что всё это время я был прав, а ты нет. Ты знаешь точно, что если будешь делать то, что я сказал, и тем самым освободишь меня, тебе придётся принять тот факт, что мир действительно плох, что правительства, да и вообще вся власть, коррумпированы до мозга костей, что на самом деле миром правят большие деньги. Это они дёргают за ниточки за ширмой правового государства и демократии. Другими словами, тебе придётся признать, что до сих пор ты верил в аиста и Санта-Клауса. А этого тебе не хочется. Потому ты и тянешь резину.

– Да. Может быть. – Он вздохнул. – Но знаешь, хоть ты всё и разложил по полочкам и для тебя всё ясно, как день, мне всё это кажется нереальным…

Нет, он подействовал мне на нервы. Я резко встал.

– Конец дебатам. Мне всё равно, как ты это устроишь, но сейчас ты пойдешь и позаботишься о том, чтобы я оказался на свободе и смог разыскать Кристину. Или больше никогда не попадайся мне на глаза, если жизнь тебе дорога.

В три шага я был у двери и ударил в неё ладонью.

– Эй! Свидание окончено!

Глава 17

Я всегда воспринимал тюрьму, как слепок общества, разве что здесь всё более обнажено и непритворно и понятно даже самым простодушным. Здесь, как и снаружи, людям приходится выполнять отупляющую работу за слишком маленькое вознаграждение. Но если там, снаружи, человека наркотизирует сложное, почти невидимое глазу плетение из медийных соблазнов, культурных легенд, иллюзий и галлюцинаций, не давая ему ощутить давление экономического принуждения, то в тюрьме господствует непререкаемая власть замков, запоров, железных дверей и цепей. Есть предписания, и есть охранники, которые добиваются их исполнения. Каждому вновь поступившему быстро, а при необходимости и больно, дают понять, что он получит в случае протеста и сопротивления. Внутри тюремных стен механизмы общества работают так неприкрыто, что постичь их может каждый.

Как внутри, так и снаружи люди возмещают свои неудачи – одни бегством в наркотики или пьянство, другие жестокостью к самим себе и насилием против других.

Разумеется, я приспособился, нашёл лазейки, которые неизбежно присутствуют в любой системе, какой бы простой или сложной она ни была, и использовал их. Я отвоевал свои крошечные свободы, раздобыл себе маленькие спецправа, создал себе условия, в которых можно было продержаться. Власть имущие в нашей грубо сработанной модели внешнего мира, охранники – тоже всего лишь люди и потому чувствительны к приветливому слову, охочи до уважения и признания, подвержены влиянию в пределах своей свободы действий. Моя работа в тюрьме состояла в раздаче инструментов и была хотя бы не такой тупой, как та, которую выполняли остальные этими самыми выданными мною инструментами. К тому же я, так сказать, автоматически оказывался в списке, когда шведское правительство в очередном припадке активности проникалось верой, что заключённые путём повышения образования лучше смогут приспособиться к последующей гражданской жизни. В девяти из десяти случаев правительственный вклад в адаптацию состоял из компьютерных курсов, и если не считать того, что нас по очевидным причинам держали подальше от всего, связанного с Интернетом, я всё же мог поспевать за стремительным развитием персональных компьютеров. А это для меня, с точки зрения моей профессии, действительно было важным подспорьем.

С первого дня заключения я лихорадочно ждал последнего. И главной причиной этого было не моё естественное стремление к свободе, причина крылась скорее в людях, которые меня в тюрьме окружали. Ведь почему тюремные структуры так наглядны и просты для понимания? Они обязаны быть таковыми, иначе большинство сидельцев не врубались бы, что им делать и чего не делать.