Нобелевская премия

Первым именем шорт-листа и, тем самым, фаворитом этого года был один биохимик, который сделал важные открытия в области маленьких молекул рибонуклеиновой кислоты — РНК. Его звали Марио Галло.

Итальянец.

Катастрофа с самолётом. Милан. Тоже Италия. Есть ли какая-то связь? Ганс-Улоф почувствовал стеснение в груди и сказал себе, что лучше прекратить думать о таких вещах.

— Что вы станете делать? — спросил он.

Ингмар Тунель погладил себе воображаемую бороду.

— Ничего, — холодно сказал он. — Мы проигнорируем этот случай. Проделана годовая работа, и послезавтра мы приступим к голосованию, чтобы наградить премией достойнейшего, не принимая во внимание, швед это или иностранец, мужчина или женщина, именно так, как завещал Альфред Нобель. — Он положил ладони на стол жестом, в котором было что-то завершающее. — И без оглядки на то, пытался кто-нибудь оказать на нас влияние или нет.

Глава 6

После разговора с председателем Нобелевского комитета Ганс-Улоф вернулся в свой кабинет, но был не в состоянии сосредоточиться или как ни в чём не бывало продолжить свою работу. Его взгляд то и дело обращался к окну, и когда он увидел, что в кабинете Боссе Нордина зажёгся свет, он тут же вскочил, сорвал с крючка своё пальто и бросился наружу.

— Силы небесные, — воскликнул Боссе, когда Ганс-Улоф без стука ворвался в его кабинет. — Что это с тобой?

— Кто был тот человек к церкви? — спросил Ганс-Улоф, не отдышавшись после трёх этажей вниз и трёх этажей вверх.

— Какой человек?

— Который разговаривал с тобой в церкви. Боссе, выпучив глаза, пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Я видел, как ты ему показал на меня.

— Да. Он про тебя спросил.

— Про меня? И для чего?

— Понятия не имею. Он спросил меня, знаю ли я профессора Ганса-Улофа Андерсона. Я сказал, да, вон он сидит. И показал на тебя. — На свежем и гладком лбу Боссе обозначились первые морщинки недовольства. — Может, ты будешь так любезен объяснить мне, что случилось?

— Этот человек пытался дать мне взятку, — сказал Ганс-Улоф и рухнул на стул для посетителей.

— Дать тебе взятку?

— Три миллиона крон, если послезавтра я проголосую за Софию Эрнандес Круз.

— Не может быть.

— Деньги были уже при нём. Полный чемоданчик.

— Чёрт! — Боссе рывком поднялся, отпихнул ногой своё кресло так, что оно ударилось о корыто для растений-гидрокультур, подошёл к окну и выглянул наружу, как будто мог обнаружить внизу на пешеходной дорожке коварно затаившегося преследователя. — И что ты сделал?

Ганс-Улоф вздохнул.

— Что я мог сделать? Сказал ему, чтобы убирался к чёрту.

— Ну естественно. Рыцарь без страха и упрёка. И что потом?

— Потом пошёл к Тунелю и всё ему рассказал. Но тот не видит повода что-нибудь предпринимать.

— Пошёл к Тунелю? — Боссе простонал и с глухим стуком уронил голову на оконное стекло. — Нет, я имею в виду не тебя. Что сделал этот человек после того, как ты его послал?

— Он настаивал на своем. Мне пришлось пригрозить полицией, тогда он взял свой чемоданчик и ушёл.

Боссе помолчал, а потом исторг такое грубое ругательство, что Ганс-Улоф вздрогнул. Он хоть и привык, что люди зачастую реагируют совсем не так, как он ожидал, но сегодня в этом смысле был особенно плохой день.

— И что же мне теперь делать? — осторожно спросил он. Боссе Нордин недовольно повернулся и угрюмо посмотрел на него:

— Надеяться, что на этом все и кончилось.

— Что?

— Ах, забудь об этом. — Коренастый физиолог смотрел через плечо Ганса-Улофа, как будто на серой крашеной стене его кабинета виднелось что-то несказанно интересное. Потом он с трудом оторвался от этой не то внутренней, не то внешней картинки и помотал головой, будто желая стряхнуть непрошеные мысли, и сказал: — Эрнандес Круз. Как нарочно, эта дама с декольте. Мне никогда не понять, как можно претендовать на Нобелевскую премию за разнузданное свинство, которое учиняешь со студентами. Убей меня, я этого не понимаю.

— Её работы — блестящее научное достижение, — растерянно возразил Ганс-Улоф. — Она поставила с головы на ноги всю нейрофизиологию.

Боссе недовольно фыркнул.

— Ах да, я забыл. Ты ведь без ума от неё.

— Меня удивляет только одно. Члена Нобелевского собрания пытаются подкупить, и никого это, кажется, особо не волнует.

— Ну и что, — обронил Боссе, — деньги правят миром. — Он махнул рукой. — Забудем об этом. Послезавтра голосование, а после этого мы с тобой непременно должны пойти и выпить, ты не против? — Он перегнулся через свой письменный стол, подтянул календарь с расписанием и стал листать страницы, испещренные пометками. — О боже, да мы с тобой уже годами не выпивали вместе!..

Ганс-Улоф смотрел на него с некоторым недоумением, не понимая, что всё это значит. Последний раз они действительно выпивали много лет назад. Ещё Инга была жива.

— Я больше не пью. Ты же знаешь.

— Ах да, ты говорил. Ну ничего, возьмёшь себе что-нибудь безалкогольное. Я, может, тоже. — Боссе зачеркнул какую-то запись, а рядом нацарапал другую — наверное, «Ганс-Улоф», судя по дефису. — Сходим в Cadier, как в прошлый раз. Тогда было весело.

Ганс-Улоф поморщился.

— Весело, ничего не скажешь. Но дорого.