— Не надо, — сказал я. — Я её беру.
— Я так и знала, — сказала маклерша.
Потом мы поехали назад и выполнили все формальности. В начале третьего я вышел из её офиса с ключом и договором в кармане, наскоро перекусил и поехал в Сундберг. По дороге я купил огромный букет цветов, такой большой, что даже цветочница спросила с завистью в глазах: «Для кого же это?» — и когда я поднимался по последнему лестничному маршу к квартире Биргитты (ради большего эффекта неожиданности я открыл дверь подъезда отмычкой), в голове у меня уже были наготове вводные слова. «Биргитта, — скажу я ей, — я пришёл просить прощения. Ты была права, а я неправ. Мир хоть и плох в чём-то, но не во всём, как мне представлялось». Звучало, на мой взгляд, хорошо. Отсюда можно будет перейти к извинениям и всему прочему, что только возможно.
Я позвонил и встал так, чтобы в дверной глазок был виден главным образом букет.
Быстрые шаги за дверью. Кто-то загремел трубкой домофона, и потом дверь открылась.
— Ты? — воскликнула Биргитта. У неё были заплаканные глаза, а море цветов в моих руках она не удостоила даже взгляда. — Даже жуть берёт: я только что о тебе думала.
— О, — сказал я озадаченно. — Хорошо.
— Ничего хорошего, — сердито засопела она. — Это всё ужасно. — Она схватила меня за рукав. — Входи.
Я с готовностью дал ей втащить себя через порог. На ней были только колготки и застиранная рубашка, которая была ей велика. Закрыть дверь квартиры она предоставила мне. Чем она так расстроена? Беременна, что ли?
Или у неё оказался положительный тест на СПИД? Или проблемы с её бывшим мужем?
— Вот, — сказал я, догнав её и протянув цветы. — Это тебе.
Она скривилась.
— Красиво. — Это прозвучало как:
Ввиду того факта, что я купил ей приблизительно вдвое больше цветов, чем в общей сложности всем остальным женщинам за всю свою жизнь, я был несколько обескуражен тем, что должен ещё и сам с ними возиться. Я нашёл под раковиной вазу, в которую букет еле поместился, наполнил её водой и отнёс всю эту икебану в гостиную, где Биргитта сидела на диване, завернувшись в одеяло, среди кучи исплаканных носовых платков.
— Ну вот, — сказал я и сел в кресло напротив неё, — что случилось?
Она натянула одеяло до подбородка.
— Я не рассказывала тебе, что мне пришлось в своём классе четыре недели назад взять на себя и шведский язык?
Я кивнул.
— Из-за того, что коллега ушла в родовой отпуск. Ты говорила.
— Да? Я уже не помню. Так вот, эта корова… Извини, но я другого слова просто не подберу. Она практически всю работу свалила на меня. За весь учебный год она не проверила ни одного сочинения, можешь себе представить? И всё теперь должна делать я. — Она протянула руку за новым носовым платком и высморкалась. — Извини, что я тебе тут плачусь. Это не из-за работы, знаешь. Это оттого, что в этой стопке были и сочинения Кристины. Вначале я себе говорила: пусть лежат до конца или вообще не буду проверять. По крайней мере, до тех пор, пока не узнаю, что с ней… — Она засопела. — Вчера я смотрела нобелевский праздник. Обычно я не смотрю. Но когда я увидела эту испанку, я уже не могла не смотреть; и я достала тетрадку Кристины и прочитала, ну и всё-таки проверила. То есть там нет ничего особенного, два описания картин, большинство детей находит это скучным… Но тут я стала о ней думать: как она там, что сейчас делает, да жива ли вообще… Я поднял руку.
— Погоди. Дай мне сперва сказать.
И я во всех подробностях рассказал ей, что произошло. Когда я закончил, Биргитта сидела соляным столбом, с глазами как блюдца.
— Как подло, — прошептала она. — Просто… подло. Невероятно. Даже не знаю, кто из вас двоих хуже…
— Как бы то ни было, — вклинился я в её паузу, — по-прежнему неясно, где Кристина. Я думаю, полиция могла бы её обнаружить по тому, что она снимает деньги со счёта по своей сберкнижке. Завтра я собираюсь… — Странное выражение на лице Биргитты заставило меня прерваться. — Что?
— Кажется, я знаю, — воскликнула она, — я знаю, где она может быть.
Она вскочила, подбежала к своему письменному столу, взяла одну из тетрадок, которые там лежали, и принесла её мне.
— Вот сочинения Кристины. — Она полистала, ища нужное место. Тетрадь была толстая, рассчитанная, возможно, года на два. — Полгода назад она написала сочинение, которое ты должен прочитать. Задание было написать про какого-нибудь члена семьи. — Она протянула мне раскрытую на нужном месте тетрадь.
Сочинение было датировано маем и называлось «Моя бабушка».