Нобелевская премия

Ганс-Улоф подался вперёд, чтобы иметь возможность говорить ещё тише, и рассказал всё, что произошло. Целое утро он обдумывал, что сказать, сомневаясь, сможет ли поделиться своей тайной с посторонним человеком. Но как только начал говорить, нужные слова пришли сами собой, хлынули потоком. Это было благотворно для него — наконец-то выговориться. Между тем принесли еду, но они оба оставили её без внимания, потому что при таких обстоятельствах ни один из них не смог бы проглотить и кусочка.

После того как Ганс-Улоф закончил, Нильсон всё же взялся за вилку и стал ковыряться в своём судаке.

— Я уже давно подозревал нечто такое, — задумчиво сказал он. — Уже несколько месяцев я отслеживаю отчисления, переводы со счёта на счет, налоговые декларации и так далее. Гоняюсь за деньгами, как говорят. Могу по памяти привести балансы десяти крупнейших фармацевтических фирм. Но то, что они зайдут так далеко, меня, честно говоря, ошеломило.

Ганс-Улоф смотрел в пустоту перед собой.

— А меня-то!

— Так, значит, сколько времени уже отсутствует ваша дочь? С начала октября? Это больше четырех недель.

— Почти пять.

— Это очень большой срок для четырнадцатилетней. Боже мой, какой ужас!

Ганс-Улоф попытался стряхнуть с себя оцепенение, в которое он вверг себя своим рассказом.

— Так вы поможете мне?

— Я сделаю всё, что в моих силах. — Нильсон залпом выпил пиво, вытер рот и знаком показал кельнерше, чтобы принесла ещё одно. — Но, честно признаться, я не знаю, многое ли я смогу. Уже не знаю. Если бы вы спросили меня тогда, в день объявления, я бы произнёс перед вами пламенную речь, воинственную, идеалистическую, наивную. Но в последние недели мне пришлось узнать такие вещи… — Он осёкся, стал разглядывать свои ногти.

— Вещи? — спросил Ганс-Улоф. — Какие? Журналист поднял голову.

— Вы имеете представление о размерах экономического ущерба, который наносит всему миру коррупция? Свыше пятисот миллиардов долларов в год, по самой осторожной оценке. Это почти равно обороту глобальной наркоторговли. Это больше половины ежегодных военных расходов всего мира. И коррупция — это не то, что происходит в каких-нибудь там банановых республиках и африканских диктатурах. Там это просто на виду. Но они бедны, и поэтому ущерб от их коррупции невелик. Коррупция, которая действительно идёт в расчёт, которая действительно наносит урон, творится не в третьем мире, а здесь, в «первом». В Японии. В Северной Америке. В Европе. — Он окинул мрачным взглядом остальных посетителей кафе. — Не исключая Швецию.

Ганс-Улоф растерянно смотрел на своего собеседника.

— Меня интересует только моя дочь. Больше ничего.

— Да, это мне ясно. Но всё взаимосвязано, понимаете? Похищение вашей дочери, по существу, не что иное, как подкуп — попытка коррумпировать вас. Вас коррумпировали, подкупили, профессор. Не деньгами, а другим, необычным способом, но он оправдал себя. — Рука Нильсо-на скомкала бумажную салфетку с напечатанными на ней астрологическими символами. — То есть пока что этот способ необычный, однако я боюсь, что так будет недолго. За последние десятилетия возникло несколько непостижимо крупных состояний, и те, кто их контролирует, полагают, что стоят выше закона. То, что они могут купить голоса избирателей, особое медицинское обслуживание, влияние, любовь, славу, что там ещё, — это для них уже давно само собой разумеется. Я думаю, сейчас они как раз готовы переступить и последние границы, какие им ещё поставлены.

— Но для этого всё же существуют газеты! — воскликнул Ганс-Улоф. Он отодвинул в сторону свое остывшее, почти нетронутое блюдо. — Разве это не функция средств массовой информации — выставлять на всеобщее обозрение такие безобразия? Напишите статью! Разоблачите махинации «Рютлифарм»! Вызовите скандал, какого свет не видывал!

Бенгт Нильсон задумчиво кивал, и это выглядело бы почти ободряюще, не будь его лицо при этом таким серым.

— Это не так просто, — произнёс он медленно, почти страдальчески.

— Разумеется, непросто. Было бы просто, я бы и сам мог это сделать.

— Нет, вы не понимаете. Эти люди, о которых я только что говорил, ведь они купили, естественно, и газеты. Они покупают в последнее время прежде всего газеты. Радиостанции. Телевизионные станции. Интернет-службы. Всё, при помощи чего можно оказать влияние на общественность.

Ганс-Улоф растерянно моргал.

— Но не в Швеции же.

— А вы как думали? Естественно, и в Швеции.

— У нас? Как это может быть? До недавнего времени здесь всё было в большей или меньшей степени государственным. Да что вы, во времена моей юности Швеция была чуть ли не социалистической страной.

Нильсон подвигал свои очки.

— Мне не хочется об этом говорить, но ваша юность осталась уже далеко позади. Сегодня можно купить всё, даже государства и правительства. В том, что наша полиция — уже соучастники в деле, вы сами имели случай убедиться. Почему же вы думаете, что главные редакторы или государственные министры стоят в стороне?

— Но ведь нельзя запретить вам написать статью?