Нобелевская премия

— Да мне это только что запретили. Речь шла о другом, но меня совершенно недвусмысленно поставили на место.

— О другом? О чём именно? Нильсон потёр ладонью рот.

— Лучше вам этого не знать, поверьте мне, Ганс-Улоф бессильно обмяк.

— Что же мне делать? Я-то надеялся, что вы сумеете мне помочь…

— Да. Я… я испробую все средства, — нервно сказал журналист. — Ещё не всё у них под контролем, во всяком случае, насколько я могу судить. Есть кое-какие возможности. Конечно, не в моей газете, но я знаю людей, которые… Но этим я не хочу вас грузить. Вам лучше знать об этом как можно меньше.

— Значит, вы даёте мне слово? — дрожа спросил Ганс-Улоф.

— Слово даю, — кивнул журналист. — Я найду способ предать гласности вашу историю. И найду его скоро. В ближайшие дни. — Он достал записную книжку. — Мы должны договориться, как нам контактировать. Для верности будем исходить из того, что ваш телефон прослушивается, а почта прочитывается. Не говоря уже о и-мэйлах, их-то могут читать все кому не лень.

— А, вон что. Да, — Ганс-Улоф задумался. Постановка вопроса была непривычной. — Может, мы могли бы условиться об определённом времени, когда я буду находиться у другого телефона? Я думаю, уж весь-то институт они вряд ли могут прослушивать, а?

— Да, это и мне представляется маловероятным. У вас есть какое-то предложение?

Ганс-Улоф достал свою записную книжку и полистал ее.

— Вот тут у меня номер телефона кафетерия. Туда случается иногда звонить и заказывать кофе, когда у меня гости.

— Хорошо. — Нильсон аккуратно записал себе номер. — Вы можете завтра утром, в десять часов, быть там, не вызывая подозрений?

Это не было проблемой. В десять он и без того иногда заходит в кафетерий, сказал Ганс-Улоф.

— Я позвоню в десять, плюс-минус пять минут, и спрошу вас. Вы к тому времени уже должны запастись парой-тройкой других телефонов и иметь их наготове, чтобы мы могли договориться и на следующие дни.

— Понял. Хорошо.

— А пока что ничего не предпринимайте по своей инициативе, это важно. Вы не представляете, куда и как далеко эти люди уже проникли. Это уму непостижимо, поверьте мне. Каждый отдельный шаг мы должны обсуждать вместе.

Ганс-Улоф понимающе кивнул. Хотя он представлял себе этот разговор иначе, внутри он всё же ощутил некую уверенность.

— Пообещайте мне не забывать, что речь идёт о жизни и здоровье моей дочери.

— Ни на секунду, — ответил Нильсон и спрятал свою записную книжку.

На этом они расстались, оставив почти нетронутой еду и две пустые бутылки из-под пива на столе под картинкой, изображающей карту таро «справедливость».

В этот вечер ему удалось поговорить с Кристиной. Она говорила несобранно, рассеянно, рассказывала о прочитанной книге настолько бессвязно, что Ганс-Улоф так и не смог взять в толк, о чём речь. Он спросил, хорошо ли с ней обращаются.

— Да, они обращаются со мной хорошо, — ответила Кристина, и в её голосе звучала мечтательность. — Они готовят мне еду и укрывают меня от полиции.

— Что-что они делают? — переспросил Ганс-Улоф, и мурашки пробежали у него по всему телу.

— С ними я могу ничего не бояться. — Она говорила нараспев, таким тоном, что он впервые заподозрил, не держат ли сё под наркотиками. — Если полиция нас обнаружит, нам всем конец, но эти дяденьки говорят, что не дадут меня в обиду.

— Что? — вскричал Ганс-Улоф. — Кристина, это глупо! Ты не должна бояться полиции; она тебя…

Но тут, как и всякий раз, в трубке возник сиплый голос, говорящий только на плохом английском. Всегда одни и те же слова:

— На сегодня достаточно, профессор Андерсон. Мы вам позвоним. — И отключился.

Ганс-Улоф положил трубку так осторожно, как будто она была фарфоровая. Так больше не могло продолжаться. Что-то должно было произойти. И произойти скоро.

Глава 15

На следующее утро Ганс-Улоф, как обычно, сидел за своим письменным столом, но то и дело смотрел на часы

и ждал, когда же будет десять. Единственное, что он смог сделать — это найти в институтском справочнике несколько подходящих телефонов и записать их на бумажку. Бумажку он сунул в карман, чтобы достать, когда понадобится, и несколько раз потом проверял, не потерял ли ее. Потом он бессмысленно перекладывал на столе папки и бумаги, и в девять часов двадцать минут, слишком рано, вышел из кабинета.

В кафетерии всё сверкало относительной новизной и излучало холодную стерильность. Он налил себе кофе из автомата, расплатился, глядя при этом на телефон, висевший позади кассы на белой кафельной стене. Повинуясь внезапному наитию, он спросил:

— Это с вами я недавно разговаривал?

Кассирша, немолодая женщина с красными прожилками на щеках, в белом халате, взглянула на него, как и следовало ожидать, с недоумением.

— Профессор Ганс-Улоф Андерсон, — представился 0Н. — Это ко мне на прошлой неделе нагрянула целая делегация из Японии. — За исключением его имени, тут не было ни слова правды. Но только имя и было важно.

— Нет, разговаривали вы не со мной, — женщина отрицательно покачала головой. — А что, было что-нибудь не так? Мне спросить, кто?..

Ганс-Улоф отмахнулся: