Нобелевская премия

Он собирался уже выйти и прикрыть за собой дверь, но Оррениус удержал его.

— Погодите. Что это значит? Смотритель дома дал ему заглянуть внутрь.

— Посмотрите сами.

Оррениус заглянул. Ого! Действительно, не нужно было команды следопытов, чтобы понять, что здесь происходило. На месте преступления следы лихорадочного раздевания, все предметы одежды раскиданы как попало. Части элегантного женского наряда бордового цвета валялись поверх наспех сброшенных туфель. Смятые комом чёрные брюки лежали в обнимку с блузкой. Носки, длинные чулки и мужские трусы были рассыпаны по полу, как конфетти, а на настольной лампе висел голубой кружевной бюстгальтер.

— Ё-моё! — прошептал Оррениус.

— И слышите? — спросил смотритель.

— Что именно?

— Ну, это!

Оррениус прислушался. Ух ты. Либо это было то, что он слышал, либо слуховые галлюцинации, вызванные гормональным застоем.

— А. Слышу.

— Ведь это никак парочка, а?

— Сдаётся, что так.

— Которая… как раз трахается, я бы сказал.

— Вроде того.

— Ё-моё, да они же делают это никак в зубоврачебном кресле. Извращение какое-то.

— Да не вроде, а точно.

— Нам лучше уйти, пока они не заметили, что мы сюда вломились.

— Ну нет, — сказал Оррениус, впервые за эту смену почувствовав вкус к работе. — Не так скоро. Шеф сказал, проконтролировать всё. С особым ударением на «всё». А?

Не можем же мы по своему усмотрению что-то упустить из внимания, я бы сказал.

— Да, но не можете же вы… то есть, не хотите же вы войти и?..

Оррениус отмахнулся. Что за комплексы у мужика.

— Но-но, спокойно. Мы дадим им закончить. А там видно будет. Может, и что любопытное обнаружим, а? Не лишне будет. — Он повернулся к остальным, которые тоже осклабились, как будто наступило Рождество. — А?

— А то! — кивнул толстяк из патрульной службы.

— Приказ есть приказ, — подтвердил чернявый с серьгой в ухе, который до этого за всю смену не произнёс ни слова.

— О, боже мой! — простонал третий, самый молодой и новенький в подразделении, покраснев до ушей.

— Ну, — ухмыльнулся Бьёрн Оррениус, глядя на смотрителя, — сами видите, чувство долга победило. Мы подождём.

— Как скажете, — вздохнул тот, расстёгивая тесный воротник.

— Расслабьтесь, — сказал Оррениус, пытаясь вообразить, каково это — трахаться в зубоврачебном кресле.

Они ждали. Женщина постепенно доходила до кондиции. Иногда у неё пресекалось дыхание или что-то вроде того, и тогда было слышно, как пыхтит мужчина. Потом снова вступала она, хрипела: «Ну же, ну же» или попискивала так, что тяжкий молот в брюках вздымался всё выше, чёрт возьми. Оррениус кусал губы.

Наконец она кончила.

Потом он. Хрипя и клокоча, как будто его душили.

И после наступила тишина, внезапно, как шлепок мокрым полотенцем. Оррениус оглянулся и увидел позорно пламенеющие лица. Судя по виду молодого, он тоже кончил, прямо в форменные брюки. Проклятье. Но приказ есть приказ, и он оставался в силе. А основной упор в нем отводился на обыск, из которого ничего нельзя было упустить.

Он откашлялся. Настал черёд его работы. Чёрт, только бы обошлось без неприятностей.

— Эй! — окликнул он. — Есть тут кто-нибудь? Это полиция.

Женщина испуганно взвизгнула, и надолго установилась тишина. Потом по полу зашлёпали босые ноги.

— Подождите! — крикнул переполошившийся голос. — Я сейчас.

В дверях показался голый мужчина, который одновременно боролся с тёмными роговыми очками и белым врачебным халатом и, нервничая, не мог справиться ни с тем, ни с другим. Он был худой, жилистый, с волосатой костлявой грудью, и — чёрт, с его мокрого члена чуть не капало!

— В чём дело? Какая полиция? Почему полиция? Что случилось? Послушайте, — сказал мужчина, всё ещё не попадая в рукава своего белого халата, который висел на нём, непоправимо вывернутый наизнанку, распахнутый спереди, предоставляя взгляду во всей красе этот сморщенный, блестящий от мокроты член. — Послушайте, я, ну, в общем, я женат. То есть ни в коем случае нельзя, чтобы об этом… происшествии узнала моя жена… то есть ведь вам не обязательно заносить всё это в протокол или как?

Бьёрн Оррениус оторвал взгляд от детородного органа своего собеседника и попытался отогнать от себя представление о том месте, где этот ныне вялый обрубок только что деятельно трудился, накачанный повышенным давлением. Он попытался также отвязаться от назойливого вопроса, что могла найти в этом неприглядном типе женщина, которая носит такое кружевное бельё…

— Эм-м, да, — сказал он, потирая руки. — Дело в том, что мы ищем одного взломщика. Его заметили на девятом этаже из дома напротив, и мы блокировали всё здание; он должен быть где-то здесь.

— Вы случайно не слышали чего-нибудь? — лихорадочно спросил смотритель дома со вес ещё пунцовым лицом.

Мужчина наконец разобрался со своим халатом и прикрыл наготу. Он укутался в полы, поправил очки и глянул с кривой усмешкой.

— Честно говоря, я… Нет. Я, как бы это сказать, отвлекся.

— Понятно. Да, конечно, — старательно кивнул смотритель.

Оррениус положил руку на плечо своему сопровождающему. Видимо, тот забыл, кто здесь полицейский.