Нобелевский лауреат

— Ты вот не спросила, почему я вдруг решил прийти и дать тебе всю эту информацию. Я знаю, что ты обо мне думаешь, и ты, наверное, права. Я также знаю, ты считаешь, что все, что я тебе тут рассказал, — туфта, но здесь ты не права. Все сказанное — чистая правда от первого до последнего слова. И если Электрод узнает, где я и что делаю в этот момент, то могу тебя заверить, что завтра утром я никуда не улечу. Впрочем, может быть, он и знает. С ним никогда нельзя быть ни в чем уверенным.

Бегемот замолчал. Выглядел он грустным, если такой человек вообще может грустить.

— Во всяком случае, он знал, что я вам стучу. Только не уверен, с каких пор — с самого начала знал или с недавнего времени, но это по большому счету не имеет значения. Так же верно то, что ему я обязан всем, что у меня есть, кроме одного: у меня никогда не было семьи. Я никогда ничего от него не скрывал, по крайней мере, до того момента, когда уже не мог не скрывать. К тому же я стал информатором не по собственному желанию, а потому, что вы меня прижали. Электрод знал, что случилось с братом… да и вообще. Мог и догадаться. Думаю, мог, если бы это его касалось.

— Хватит себя жалеть, Бегемот, — прервала его Ванда. Она была довольна, что хоть раз может использовать любимый упрек Крыстанова. — Давай по делу.

Бегемот посмотрел на нее с ненавистью. Он был похож на обиженного ребенка, и она почувствовала досаду.

— Да я не жалуюсь, инспекторша, просто излагаю.

— Хорошо, если так. И не путай меня со своим психоаналитиком.

— Тебя спутаешь… У него хоть душа есть, в отличие от тебя. Или я ему плачу за то, чтобы притворялся, что она у него есть.

— Не выдумывай, Бегемот! — усмехнулась Ванда. — Нет у тебя никакого психоаналитика. Так что давай дальше.

— Да я почти все уже сказал, — ответил он равнодушно. — Кроме одного: те, кто подбил моего брата бежать из тюрьмы, были людьми Электрода. И все было очень аккуратно спланировано, чтобы мне отомстить. Они его обманули, что-то пообещали — он же был наркоманом. Даже охрана знала про побег, знала, что это нарочно подстроено. И только он, несчастный, ничего не подозревал. Поэтому и вызвали полицейских, чтобы самим рук не марать. На надзирателя, который застрелит заключенного, смотрят недобро, особенно в этой тюрьме. С ним обязательно потом что-то случается, уж ты мне поверь.

— Вызвали подкрепление и что дальше? — нетерпеливо подстегнула Ванда.

— А ничего. Остальное ты знаешь. Может быть, только не знаешь, что полицейский, который его убил, тоже работал на Электрода. Осведомителем вроде меня. С той только разницей, что шеф щедро платил ему за каждую информацию. В отличие от вас, он не скупится. Это вы действуете шантажом, но что ж поделаешь! Вы можете себе позволить, ведь вы же государство.

Ванда вообще не отреагировала на последние слова.

— А не проще ли было убрать тебя?

На этот раз рассмеялся Бегемот, но так горько, что Ванда чуть было не пожалела его.

— И это произойдет, если я вовремя не уберусь отсюда. Ты не знаешь Электрода. Он такой. Жестокий. Ему мало просто застрелить. Он тебя ранит и бросит в каком-нибудь ужасном месте, чтобы мучился дольше. Это он называет «справедливостью». Но это уже моя проблема. Надеюсь, что хоть теперь ты мне поверила. А может, так и не поверишь, пока не увидишь меня мертвым?

Бегемот умолк. Некоторое время они молчали. Бегемот так и остался стоять, подпирая притолоку, жалкий и помятый, а Ванда слишком устала, чтобы размышлять над тем, что она только что услышала. Она ощущала внутри пустоту и горечь, словно все, что она услышала, ее вообще не касалось.

«Но я должна радоваться, — подумала Ванда. — Он ведь только что преподнес мне на блюдечке решение всего дела!»

Но радости не было.

— Ну?

Бегемот, как ученик, послушно ждал оценки.

— Мы с тобой два сапога пара, — задумчиво сказала Ванда.

— В смысле?

— В смысле, что похожи. И даже больше, чем ты можешь вообразить.

— Ты на что намекаешь, инспекторша?

— Ни на что я не намекаю. И хватит уже с этой «инспекторшей». Меня зовут Ванда.

— Да и мое имя не Бегемот, — сухо ответил тот и засмеялся.

В комнате снова повисло молчание. Ванде хотелось, чтобы он ушел. Ведь он сказал, что торопится? Но Бегемот продолжал подпирать дверь, словно боялся, что если он отойдет от притолоки, мир рухнет.

— Это все, что я могу для тебя сделать, — сказал он наконец.

— Спасибо, — ответила Ванда. — Ценю. Теперь ты куда? В аэропорт? А потом?

— В Швейцарию. А потом посмотрим.

— Почему именно Швейцария?

— А потому, — смущенно улыбнулся Бегемот. — Тебе может показаться, что я ненормальный, но я всю жизнь перевожу деньги в швейцарские банки. Такая у меня была работа. А ни одного швейцарского банка никогда в глаза не видел — зданий, офисов, окошек — ничего. Я иногда себя спрашиваю, а есть ли они вообще. Так вот, уж очень мне хочется посмотреть хоть на один из них.

Ванда весело расхохоталась.

— Ты, оказывается, большой оригинал, Бегемот! Ну, а если их нет, то что?

— Плохо, — Бегемот тоже засмеялся. — Значит, напрасно прожитая жизнь. Придется все начинать сначала.