Нобелевский лауреат

Кроме того, ее не покидало неприятное чувство, что Система ведет какую-то свою игру. Впрочем, вчера Гергинов сказал ей об этом почти в открытую, но Ванда интуитивно ощущала, что за якобы политической мотивировкой прячется нечто иное. Речь не шла о каком-то сложном механизме, все было гораздо более прозаичным — деньги и власть. Считалось, что с помощью этих двух составляющих можно уничтожить государство, но, в сущности, они просто облегчали переход из одного агрегатного состояния в другое, в зависимости от того, какое из них необходимо в данный момент. Нет, в Системе, как впрочем, в любом силовом механизме, было заложено нечто огромное и незыблемое, которое в последнее время все чаще работало вхолостую, превращая в общем-то благородный, на первый взгляд, лозунг о неизбежности зла в открытую угрозу. Иногда Ванде даже казалось, что угроза может быть направлена и на таких, как она, поэтому на протяжении многих лет твердо противостояла всем попыткам, пусть даже немногочисленным, представить ее к повышению по службе. Там, где она сейчас находилась она, по крайней мере, знала, на чьей стороне играет. А на вершине иерархии четкость границ размывалась, именно это и было той особенностью, которой никто не мог избежать. Конечно, нельзя говорить, что все без исключения были коррупционерами или преступниками, как раз наоборот. Но не быть ими помогали собственные представления и сила воли. А вот все остальное было тем фундаментом, на котором строилась государственная система.

«Весь мир», — уточнила Ванда, пересекая собственную гостиную с пистолетом в одной руке и дамской сумкой в другой.

Уткнувшись носом в стенку террариума, Генри внимательно следил за ней. За ночь он успокоился, даже выглядел немного унылым. Ванде стало жалко игуану. С ее стороны было нечестно оставлять его одиноким и беспомощным, пусть даже в ярости. Она была привязана к игуане и наивно любила приписывать ей человеческие качества, хотя отлично сознавала, что для Генри ее привязанность не имеет никакого значения. Например, она была уверена, что Генри хочет быть свободным. Ничего другого Ванда придумать не могла. Она не хотела даже на секунду представить себе, что совершенно его не понимает, и что он ничего не хочет. Во всяком случае, от нее.

Когда-нибудь, мечтала Ванда, у нее будет достаточно денег, и она сможет подарить себе путешествие в страну, где водятся игуаны, и тогда она выпустит Генри к его собратьям. Наверное, они быстро расправятся с ним, но об этом Ванда не хотела думать. Кроме того, до тех пор Генри мог вырасти до размеров комодского варана, что провалило бы весь ее спасательный план.

Лифт снова не работал, и Ванда побежала вниз, стуча каблуками. «Как обыкновенная чиновница», — подумала она, и это сравнение неожиданно ее развеселило.

От бессонной ночи и бессмысленного чтения голова была тяжелой и пустой. Почему она решила, что должна думать только о Гертельсмане? А он, когда писал книгу, неужели думал о ком-то, кроме себя? «Да, господин нобелевский лауреат, — мысленно упрекнула его Ванда, — вы мне совсем не помогаете!» Словно для Эдуардо Гертельсмана его собственное спасение уже не имело никакого смысла.

7

Когда зазвонил телефон, на часах было 7.28. Ванда уже почти добралась до работы. Звонил Васил — один из ее коллег, которому накануне вечером поручили следить за литературным агентом.

— Мы в аэропорту, — сообщил он Ванде.

— Господи! Что вы там делаете?

— Полчаса назад объект покинул отель. У нее был чемодан и небольшая сумка. Она взяла такси. Проверили: в 9.10 есть рейс на Цюрих через Вену.

— Васил, не спускайте с нее глаз! Я постараюсь добраться как можно быстрее. На всякий случай предупредите начальника смены Пограничной службы, пусть они ее задержат. Выдумают какую-то причину и задержат. Не пускайте ее в самолет, пока я с ней не поговорю. Даже если для этого ей придется пропустить рейс. Полетит на другом. Найдем способ.

Ванда резко развернулась прямо посреди улицы и вклинилась в колонну машин, ожидающих на светофоре. Едущий навстречу трамвай чуть было не снес ей багажник. Водитель трамвая яростно засигналил, и по движению губ Ванда поняла, куда он нее послал. Сзади тоже загудели, она, в свою очередь, ответила. Жалко, что она на своей машине, а не на служебной, с мигалкой — хотя люди уже давно не уступали полиции дорогу, даже наоборот, некоторые водители нарочно мешали. Ванда резко крутанула руль, выбралась из колонны машин и помчалась прямо по трамвайным рельсам. Когда поравнялась со светофором, зажегся желтый свет, и она, обогнав остальных, стрелой полетела в аэропорт.