Нобелевский лауреат

— Шеф позвонил незадолго до того, как ты вошла в комнату.

— И что?

— Сказал, чтобы мы особо не занимались этим Войновым, но и не упускали его из виду, потому что в противном случае коллеги из Перника перехватят это дело.

— Хорошо.

— Кроме того, я говорил с прокурором, который будет вести дело. Завтра он пошлет швейцарцам официальный запрос. Таким образом, если это пройдет, у нас появится информация о том, что там происходит.

— Супер.

— Да что с тобой?

Ванда ничего не ответила и притворилась, что проверяет почту. Вообще-то, она и вправду проверила, но ящик был пуст — кроме административных сообщений, ничего интересного там не было.

— Иди домой, — предложил ей Крыстанов. — Ты сегодня устала, неплохо бы немного отдохнуть. Тебе надо выспаться. Пока я не вижу, что еще мы можем сделать.

— Мы? Да ты чудесно справляешься один.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ровным счетом ничего.

Ванда почувствовала, что начинает терять контроль над собой, и от этого ей стало легче и даже приятно. И не потому, что она сознательно искала ссоры, наоборот. Но если она не может избежать конфликта, то, может быть, лучше его устроить прямо сейчас? Словно ей удалось, наконец-то, пробить свою скорлупу.

— Я говорю это потому, что дело Гертельсмана должны были поручить тебе. А меня бы дали тебе в помощники, если ты вообще нуждаешься в помощниках. Неужели ты не понимаешь, что происходит? Да я просто забуксовала. Ничего не делаю. И это началось не сейчас, давно началось. Еще до того, как меня отправили в Детскую комнату. Я задаю себе вопросы и не могу на них ответить. Простые, ясные вопросы, а не какие-то экзистенциальные закидоны. Я хочу работать, но не могу. Мой мозг ссохся, меня словно парализовало. И, самое главное, — я не могу разобраться в том, что делается. Все, чем мы занимаемся, кажется мне бессмысленным. Как, в таком случае, я смогу тебе помочь?

— Просто ты себя жалеешь.

— Что?

— Жалеешь себя, вот что. А это уже нехорошо. Тебе действительно нужно отдохнуть.

Крыстанов произнес это настолько тихо и серьезно, что Ванда подумала, что он и вправду озабочен ее состоянием. Вместо того, чтобы на него обидиться, она размякла.

— Да от чего я устала? Я и вернулась-то всего три дня назад.

— Давай, топай, — настоял Крыстанов, больше не поворачиваясь к ней и не обращая внимания на ее слова. — Вернись домой и ляг пораньше спать. Если случится что-то важное, я тут же тебе позвоню. Но не думаю, что сегодня ночью что-то произойдет.

Впервые с того времени, как они работали вместе, Ванде пришла в голову мысль, что ей нужен именно такой мужчина. Но, устыдившись этой мысли, она прогнала ее и стала собираться. Потом молча помахала рукой и вышла из комнаты.

«Да кто его знает, какой он дома, — думала она, спускаясь по лестнице. — Может, бирюк бирюком, слова не вытянешь, или постоянно задирается, стараясь все свои проблемы переложить на жену. Этот Явор Крыстанов может быть любым, когда он знает, что его никто не видит».

Только инспектору Ванде Беловской этого не дано узнать.

11

Под ветвями каштанов

городу снится утро

в густой тишине.

После такого долгого дня даже самая темная ночь кажется призрачно-белой. Именно там, где день мечтает закончиться и навсегда погрузиться в ад, куда стекают все бессмысленно проведенные дни, ночь бросает якорь и безжалостно удерживает его в собственной реальности, озаренной отблесками потустороннего света, зажатой в безвоздушном пространстве некой инопланетной, прилетевшей из другого измерения вечности. Такую ночь трудно назвать антиподом дня. Она — просто-напросто его пародийное продолжение, водевиль, слепленный из скудных остатков драмы. Подобный день отделяет от следующего тонкая мембрана истощения, через которую вместо питательных веществ просачиваются лишь ядовитые соки огорчения.

Несмотря на усталость и непроходящую обиду, Ванда все же сумела заснуть. На этот раз она решила обойтись без снотворного, от которого и без того не было пользы. Вместо этого раскрыла книгу и продолжила читать с того места, на котором остановилась предыдущим вечером. «Бедняки» не вызывали никакого интереса, словно Ванда выполняла некую служебную обязанность, заранее зная, что это бесполезно. Обида иногда вспыхивала с новой силой на очередной странице книги, которую Ванда перелистывала почти машинально, но в конце концов сморила ее, и Ванда незаметно уснула, словно несправедливо наказанный ребенок.