Нобели в России. Как семья шведских изобретателей создала целую промышленную империю

Однако любые формы народного просвещения рассматривались режимом с подозрением. Для проведения даже политически невинных лекций требовалось разрешение полиции. Поэтому нобелевский Народный дом постепенно превращался в частный клуб для светского общения и его стали попросту называть клубом. По словам радикально настроенной сестры Эммануила Марты, изобилие, характерное для приемов и вечеров, устраиваемых в клубе, «мало соответствовало прекрасной идее, давшей ему название „Народный дом“». Именно в «клубе» отмечалось роскошное двадцатипятилетие «Бранобеля». Его двойная функция – банкетного зала для высокого общества и «дома для народа» – иллюстрируется в письме, которое Майя Гусс, работавшая медсестрой у Лилли Мельгрен, сестры Эдлы, написала своей матери в январе 1909 года, после серебряной свадьбы Яльмара Крусселя и его жены Сигрид:

Невеста <…> вся в белом, цветущая, в золотисто-кудрявом парике, сверкая зубными коронками, весь день пила шампанское, а к семи часам мы были приглашены в Клуб. <…> 200 человек много, особенно когда большинство из них русские. Струнный оркестр играл свадебный марш, и мы поднялись по лестнице в зал, самый большой и самый красивый из всех, которые я когда‑либо видела. С потолка и вдоль стен свисали гирлянды из розовых роз – все столы были украшены красными розами, и для каждой дамы был приготовлен букет из красных гвоздик. Я никогда не видела ничего роскошнее – а какие наряды! <…> Я сидела со шведами, и ужин был приятный – несмотря на то что мои кавалеры были трезвенниками. Все речи – только по‑русски и всё время – музыка, так что уши болели. Ужин длился три часа, прислуживали татары – говорят, они прекрасные официанты, хотя на вид они темные и некрасиво на них смотреть. После ужина спустились в нижний зал, переоборудованный теперь в театр, где нам показывали танцы – сначала менуэт в нарядах рококо, а затем настоящие русские танцы под руководством представителя местного балетного корпуса.

Через несколько дней, пишет Гусс, клуб «представлял собой совершенно другую картину»:

Вчера мы видели 650 бедно одетых и бледных детей, которые исполняли маленькие пьески, пели и танцевали вокруг елки, после чего получили по подарку и чайное угощение, – это были заводские дети. Я подняла маленького трехлетнего мальчика, чтобы поставить его на эстраду, и когда русская напускная рубашечка его задралась я увидела, что кроме штанишек на нем ничего нет. Бедности и несчастью здесь нет границ, и главная причина этому – водка.

Марта