Ночь без любви. Повести

— Оставайтесь в машине, — сказал он. — Мы быстро… Надо вот товарища ввести в курс дела. Пошли, — обернулся он к Ксенофонтову, который как раз собирался запустить корягу на середину озера. И он все-таки запустил ее, хотя знал, что Зайцеву это не понравится. Коряга упала в воду с глухим всплеском, всколыхнув неподвижную гладь озера.

— Здесь, старик, ничего, да? — проговорил Ксенофонтов. — Надо же, а я никогда на этом озере не был… А ты?

— Последнюю неделю почти каждый день.

— И как? Понравилось?

— Очень.

— Есть успехи?

— Смотря что иметь в виду. Все участники события установлены.

— Ни один не упущен? — бдительно спросил Ксенофонтов.

— Послушай… Ты к нашему ведомству отношения не имеешь. И только прошлые твои заслуги, весьма скромные, надо признать, вынудили прокурора позволить тебе участвовать в… в этом выезде. Потом в своей газете, или как там ты ее называешь, можешь дать небольшую заметку… Так, дескать, и так, следователь Зайцев провел расследование и задержал убийцу.

— А ты действительно его задержал?

— Заткнись. Если бы я знал, кто убийца, тебя бы здесь не было. Докладываю обстановку… Сюда, на это озеро, неделю назад выехали охотиться шесть человек. Постоянная, многолетняя компания.

— На что охотились?

— На уток, — холодно ответил Зайцев и, не оглядываясь, пошел по тропинке вдоль берега. Ксенофонтов зашагал следом. Вскоре машина скрылась за поворотом и теперь, казалось, на сотни километров вокруг нет ни единой живой души. Все так же ссорились вороны и их крики напоминали лай осипших собак, мягко шелестели камыши, несколько раз из тумана донеслось кряканье уток. — Повторяю, — продолжал Зайцев, — компания сложилась давно, все хорошо знали друг друга. Более того, встречались не только на охотничьих тропах, но и в городе. Хотя это уже к делу не относится.

— Как знать, — обронил Ксенофонтов. Он шел, отставив правую руку в сторону и скользя ладонью по камышам. Ему, видимо, нравилось касаться стеблей, и непонятно было — вслушивается ли он в их легкий шелест или в слова следователя.

— Неделю назад они как обычно выехали на охоту. На это озеро.

— Тогда тоже был туман.

— Молодец, у тебя хорошая память. Расположились вдоль берега, в ста, двухстах метрах друг от друга. Забрались в камыши, устроились на надувных камерах от тракторных колес и…

— И прекрасно себя чувствовали, — закончил Ксенофонтов. — Удачная была охота?

— Да. Один из них оказался убитым.

— Утиной дробью?

— Кабаньей картечью. В спину. Полный заряд. Стреляли с небольшого расстояния, рассеивания почти не было. Заряд вошел в спину плотным гнездом. Ребра — в крошки. Даже из сердца при вскрытии извлекли кусочки костей.

— Какой ужас!

Зайцев оглянулся, внимательно посмотрел на Ксенофонтова, но тот был невозмутим. Его кажется и в самом деле потрясла страшная картина убийства. И чтобы уж Зайцев не сомневался в этом, он повторил:

— Просто ужас какой-то!

— Ужас был потом. Когда вечером все собрались вон под тем деревом, одного охотника не оказалось. Подождали, похвастались добычей…

— А была добыча?

— Ты что — дурак?! — резко обернулся Зайцев. — Какое имеет значение — была добыча, не было добычи? У всех утки болтались на поясе, или убили только одну… Что ты несешь?

— Спокойно, старик. Ты так взвился, что мне прямо сразу открылись причины твоих неудач в следственной деятельности. Ты очень нервничаешь, переживаешь… Так нельзя, старик. Это плохо. Тебе положено быть вдумчивым, тонким, местами даже мудрым. Да-да, тебе уже мудрым пора становиться, а ты все прыгаешь, как воробей по веткам. Поясняю… Если все вернулись с добычей, значит, над этим несчастным озером стояла настоящая артиллерийская канонада. И установить, кто стрелял в уток, а кто целил в своего закадычного приятеля невозможно. Пока невозможно.

— Была добыча.

— У всех?

— Даже у убитого.

— Как же это он? Ведь ты сам говорил, что кабанья картечь…

— Он подстрелил несколько уток до того, понял? До того, как его убили. До!

— …Ну что ж, — рассудительно заметил Ксенофонтов. — Так тоже бывает. Продолжай. Внимательно тебя слушаю.

— Так вот, когда все собрались, Асташкина не было. Асташкин его фамилия. Подождали, пора было начинать ужин, кое-кто, не вытерпев, даже рюмку опрокинул…

— И такие нашлись?

— Послушай, — Зайцев остановился, не оборачиваясь. — Давай так договоримся… Я расскажу все, что считаю нужным, потом ты вернешься домой, усядешься за свой редакционный стол и будешь шутить там, сколько влезет. А пока… Слушай и молчи.

— Я вижу, старик, что тебя опять посетил гнев. Напрасно. Заткнуться я могу, но какая тебе от этого польза? Ведь ты хочешь пользы, правильно? Тогда терпи. Я не виноват, что ты не отличаешь шуток от моих проницательных вопросов. Если кто-то, не дождавшись ужина, поспешил ахнуть стакан водки, если так душа пылала, что не было никаких сил совладать с собой, то, может быть, у него были для этого причины? Вот я и спрашиваю — кто выпил в одиночку, не дождавшись ужина?

— А знаешь, — смутился Зайцев, — действительно… В этом что-то есть… Я как-то не поинтересовался…

— Не тем интересуешься. И не теми.