Ночь без любви. Повести

И после этих слов Ксенофонтов от дальнейшего разговора попросту устранился, предоставив Зайцеву самому проводить это важное следственное действие — очную ставку. И тот принялся подробно уточнять, кто где в тот день находился, не видел ли чего подозрительного, где стояла машина, кто первым вернулся к ней, кто разжигал костер, в каком порядке все расположились на брезенте, кто обнаружил труп Асташкина в воде, кто тащил его к костру… Время от времени он с недоумением поглядывал на Ксенофонтова, но тот проявлял полнейшее безразличие к очной ставке — подходил к окну, снова садился, иногда вынимал свой громадный блокнот, что-то вычитывал там, что-то туда вписывал, опять торчал у окна, глядя на прохожих…

— Скажите, — неожиданно вмешался он в разговор, — вы можете припомнить, кто сколько уток убил в тот день? Давайте, попробуем, а? Начнем с тебя, старик, — обратился он к Ясину.

— Три, — ответил тот с некоторой ошалелостью. — А что?

— Так и запишем… Ясин убил три утки. Хуздалев?

— Семь.

— Отлично стреляете, гражданин Хуздалев. Без промаха бьете, а?

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился тот.

— Только то, что вы — прекрасный охотник. Что на охоту ездите не только для того, чтобы водку пить. Твердая рука, верный глаз… Это здорово! А вы Пахтусов? Двенадцать?! Вот, оказывается, у кого твердая рука и верный глаз! Извините, гражданин Хуздалев, виноват! Васысь? Две? Неважно. Надо потренироваться в тире из воздушного ружья. Феклисов? Тоже две… Записал. Никто не оспаривает показаний друг друга?

Зайцев сидел, низко склонив голову над протоколом и, судя по всему, тяжело переживал позор своего друга. Задавать такие вопросы — срам. Уж лучше бы про водку что-нибудь спросил… Но прошло несколько минут и Ксенофонтов действительно принялся настойчиво выяснять, кто сколько выпивки привез на охоту. Оказалось, что Феклисов захватил с собой одну бутылку водки, Пахтусов — большую бутылку самогона крепостью не менее пятидесяти градусов, во всяком случае все подтвердили, что самогон горел, когда кто-то попытался зажженной спичкой проверить его крепость. Хуздалев приехал с двумя бутылками водки, Васысь тоже привез две, Ясин водки не достал и загрузил рюкзак десятью бутылками пива.

— Выпито все? — спросил Ксенофонтов.

— Оприходовали, — кивнул Пахтусов. — Когда увидели Асташкина с дырой в спине… Тут уж хочешь, не хочешь… И я не заметил, чтобы кто-то опьянел.

— Еще вопрос… Кто выпил первую рюмку после охоты? Кто начал?

— Ясин и Васысь, — ответил Феклисов. — Я пришел третьим, а они уж чокаются.

— Охота не пошла, — пояснил Васысь. — Что у него, что у меня… Вот и пришли пораньше.

— А из вас двоих? Чья была идея выпить, не дожидаясь остальных? Ведь кто-то первым предложил? Кто из вас бутылку открывал?

— Коллективный разум сработал, — ответил Ясин. — Но бутылку мы не открывали. Когда я пришел, она уж была и открыта, и начата… Ее, к слову, могли и до охоты начать.

— И такое бывает?

— Отчего ж… — Ясин даже как будто удивился наивности Ксенофонтова.

— Крутые вы ребята, — почти с восхищением произнес тот. — Еще вопрос… Постарайтесь вспомнить, кто где сидел в автобусе на обратном пути.

Охотники переглянулись, но не увидев в вопросе подвоха, без труда восстановили собственное расположение в машине. Вел автобус Пахтусов. Следом за ним сидели Ясин и Хуздалев, потом Феклисов, а за ним — Васысь. На оставшихся сидениях лежали рюкзаки и ружья.

— А с кем сидел Асташкин, когда вы ехали на охоту? — задал Ксенофонтов очередной вопрос.

— Со мной сидел, на переднем сидении, — сказал Хуздалев. — Это что, имеет значение?

— Очень большое, — невозмутимо ответил Ксенофонтов. — А за вами кто сидел?

— Мы с Ясиным, — ответил Феклисов.

— Я так и думал!

— Из чего, интересно, вы это заключили? — подал голос Васысь.

— О! Тайна. Пока. И последний вопрос на засыпку… Скажите мне, ребята… Только честно… Чем вы занимаетесь в свободное время? Про охоту я знаю. Про то, что вы иногда охотитесь друг за другом, уже весь город знает. А еще? В моей таблице осталась одна свободная колонка… Записываю. Феклисов?

— Даже не знаю… В домино иногда выйдешь во двор сыграть с соседями… К родне съездишь…

— Ясно. Пахтусов?

— Дача, огород. Соления, варения…

— Прекрасно. Васысь?

— Трудно сказать вот так сразу… Книги, фотографии.

— Тоже неплохо. Ясин?

— Ничем определенным не занимаюсь… Ружье чищу, патроны заряжаю, об охоте мечтаю. Вот и все.

— Хуздалев?

— Дача.

— Асташкин?

В кабинете наступила тишина. Все переглянулись, с недоумением посмотрели на Ксенофонтова, повернулись к Зайцеву — объясни, мол, этому гражданину, что Асташкин ничем уже в свободное время не занимается.

— Ну что же вы? Когда жив был, занимался чем-то?

— А, когда жив был, — с облегчением проговорил Пахтусов, — тогда другое дело. Теннисом. При нашем заводе корт есть, вот он и попросил меня устроить его туда. А раньше, знаю, в бассейн ходил.

— Больше вопросов нет, — сказал Ксенофонтов, закрыл свой блокнот и сунул его в карман.