Ночь борьбы

– Ты же знаешь, что эти пальмы на самом деле не выросли здесь естественным образом, – сказал Лу. – Знаешь, многие из них привезли из других мест. Кенни, тут же пустынный климат, точняк?

– Точняк, – сказал Кен.

– А иногда поздно ночью, – сказал Лу, – или в ранние утренние часы можно услышать, как они плачут… они не рады быть здесь, понимаешь, они тоскуют по дому.

– Да, – сказал Кен, – знаешь, я даже слышал их крики. В тот раз… помнишь, Лу? Мы буксировали Джона Фризена на мотоцикле.

– О ДА! – сказал Лу. – То дерево действительно кричало, чувак.

– Так и было, – сказал Кен. – Точно так и было.

Лу крутил бумажную самокрутку с табаком на голом колене в машине, которая ехала на полном ходу. Он свернул ее и засунул за ухо на потом, потому что Кена не очень радовало, когда Лу курил в своей машине. Лу сказал, что однажды, когда дети Кена были маленькими, Лу сидел на переднем сиденье и курил, а когда закончил, то выбросил сигарету в окно, но было так ветрено, что сигарету засосало обратно в машину, и она залетела на заднее сиденье и приземлилась на автокресло младшего сына Кена.

– Боже, – сказал Кен, – минут через пять-десять мы увидели дым, идущий от этой штуки.

– К счастью, – сказал Лу, – пацан был в отключке! Проспал все и не обжегся. Ему ни капельки не было больно. Я плеснул на него содовой на всякий случай.

– Ах да, – сказал Кен, – он был в полном порядке, даже не знал, что его кресло горит, но после этого Лу перестал курить в машине. Точняк, Лу?

– Да, – сказал Лу, – правда, правда, хотя после этого я перестал курить вообще везде, потому что мне это стало не по карману.

Лу сказал, что работал в Кремниевой долине и реально жил как в мечте, чуваки, ходил в костюмах от «Армани», собирал произведения искусства, но потом принял решение бросить работу и путешествовать по миру. И именно тогда, в тот период неопределенности между работой и путешествиями, у него случился обширный сердечный приступ, и он чуть не умер, но у него больше не было страховки от работы, потому что он уволился и не успел завести новую страховую программу, так что он потерял все.

– Каждую гребаную вещь, до последней, чуваки!

У него остался только велосипед, даже не с десятью скоростями, всего с одной скоростью и без тормозов, шлепанцы и подписка на журнал «Нация». Он показал мне свой шрам после операции на сердце, который был похож на молнию, как у бабули.

Еще Лу сказал мне, что «Бульдоги» – это футбольная команда штата Фресно и что члены банды Фресно тоже называли себя «Бульдоги».

– Ты состоял в этой банде? – спросила я. Я указала на его бульдожьи носки.

Он сказал, нет, он просто нашел эти носки на распродаже, и они ему очень понравились. Потом Кен сказал, что у него есть друг, который когда-то был в этой банде и вытатуировал бульдога у себя на бритой голове.

– Татуировка была стремная, чуваки! То есть да, она была эффективная, понимаете? Точняк, Лу?

– Это реально так, чувак, – сказал Лу. – Хотя он был нашим другом, понимаете, о чем я? Помню, как он рассказывал мне о своих снах. Безумные сны, чувак, оргии и… голые женщины, голые мужчины, буквально сотни голых людей, и все…

Затем Кен сказал:

– Да, но возвращаясь к теме «Бульдогов», этот парень, этот наш друг, в конце концов ушел из банды… знаете, он женился, завел парочку детей, нормальную работу.

– У него волосы выросли на этом бульдоге, – продолжил Лу.

– Да, – сказал Кен…

– Татуировка больше не была видна, так что он стал менее ужасным, – сказал Лу.

– Да, – сказал Кен. – Типа, он стал плюшевым мишкой. Типа, тогда он занялся разъяснительной работой по борьбе с бандами. Он стал наставником, чуваки. Но потом знаете что? Он постарел, у него начали выпадать волосы… видишь, как у меня?

– И эта проклятая татуировка снова стала видна, – продолжил Лу.

– Он снова стал страшным? – спросила я.

– Нет, – сказал Лу, – к тому времени он уже был ни фига не страшный. Но его бывшие соратники из банды стали замечать эту татуировку и вспоминать об этом парне, нашем друге, и о некоторых вещах, которые он делал, и о том, как он ушел из банды, и знаете, они были немного обижены. И соперничающие банды тоже узнали его и захотели, понимаете, чуваки, свести счеты, и копы…

– Ну, копы, – сказал Кен. – Остались кое-какие непогашенные обвинения и, ну, некоторые недоразумения… Короче говоря, наш друг стал переживать за свою голову, чувак, из-за того, что эта татуировка снова появилась.

– А он мог носить парик? – спросила я.

– Да, он так и делал какое-то время, но тогда уже, знаешь, кот вылез из мешка, и он испугался… а еще он боялся за свою жену и детей, даже за свою маму, чувак, а она была жесткой женщиной.

– Она была воином, чуваки, – сказал Лу.

– Все, кого он знал, стали мишенью, – сказал Кен. – Поэтому однажды он просто забрал их всех и уехал из города. Взял всех, жену и детей, и свою сестру, и ее мужа, и их детей, свою маму… Он просто исчез.

– Куда они делись? – спросила я.