Ночь черного хрусталя

Милов опустил левую руку, нашарил ручку. Машина шла совсем рядом с травянистой обочиной.

- Ну, что же вы? Огонь!!

- Слушаюсь, господин ефрейтор, - ответил Милов и левой рукой рванул ручку дверцы.

Он вывалился спиной вперед, сгруппировавшись на лету. Автомат он не удержал, и оружие лязгнуло по асфальту, но не выстрелило - предохранитель не подвел. Боль ударила, казалось, сразу со всех сторон, рванула, вонзилась… «Кажется, жив еще», - успел подумать Милов, клубком катясь по траве. Рядом взвизгнули тормоза. Линкольн-континенталь, низкий, длинный, как летний день, остановился рядом. Правая дверца распахнулась.

- Дан, вы живы? Дан! Чему вы смеетесь!

- Ева! Ева, сумасшедшая вы женщина…

Он с трудом, как бы по частям, поднялся.

Граве был уже далеко, машина его все уменьшалась, превращалась в точку. Автомат валялся на шоссе, сзади, шагах в тридцати.

- Ева, милая, задний ход - подберем игрушку…

- Я развернусь.

- Потеря времени. Надо настичь его!

Ева все еще сжимала в пальцах нелепый галстук Милова.

- Не спрашивайте, Ева, некогда - объясню по дороге…

Он подхватил автомат, перегнувшись с сиденья, захлопнул дверцу. Кости, кажется, в порядке. «Жива, - подумал он, - жива, как ей удалось?»

- Ева, как вы спаслись?

- От чего, Дан?

- Граве говорил…

- Граве? Он заходил, разговаривал с Лестером. Ко мне только заглянул мимоходом - сказал, что хочет разыскать вас, я объяснила, что вы постараетесь попасть в Центр.

«Выдумал? - пытался сообразить Милов. - Нет, он же сумасшедший - ему хотелось убить ее, но он не решился, конечно, - а потом поверил, что так и сделал… А может, и остальное - фантазия? И в машине у него нет никакой взрывчатки? Ладно, увидим».

- Как нога? - спросил он.

- Спасибо, Дан, - сказала она. - Вспомнить сейчас о моей ноге - это говорит о многом. Еще побаливает. Но я терплю. Дети… И вы.

- Глупая, - сказал он.

- Это у меня от рождения, - сказала Ева. Машина бесшумно летела - не по дороге, кажется, а уже над нею; точка впереди начала снова обретать очертания.

- Хорошая у вас машина, - сказал Милов.

- Рикс не любит маленьких.

- А поживее она способна?

- По такой дороге я легко дам сто двадцать миль, если понадобится. А он держит примерно восемьдесят.

- Быстрее не может. Приблизься метров до пятидесяти. Ближе не надо. И как только я начну стрелять - жми на тормоза.

- Что ты хочешь с ним сделать? Я надеюсь…

- Только то, чего он сам захотел. Как тут опустить стекло?

- Кнопкой.

Милов опустил свое стекло, высунулся: сперва руки с автоматом, потом голову - но ее пришлось тут же убрать: резкий ветер бил в лицо, заставляя закрыть глаза. «Ничего, мы и так… Хотя бы по колесам. Не уйдет, и отстреливаться не сможет - он же не рейнджер, он нормальный гражданин, честный, добродетельный умалишенный».

Он выпустил короткую очередь. Вторую. Граве вилял по дороге, по всем четырем ее полосам. Мимо. Опять мимо.

«Что я - стрелять разучился?.. Так, заднее стекло - в крошки. Виден затылок, голова, пригнувшаяся к рулю. Нет, в него не буду. Дам шанс: если он все выдумал - пусть живет. Только сбить с дороги: если в машине не пластик, он уцелеет, отделается синяками, может быть. Только сбить с дороги. Сейчас он снова вильнет - и можно будет по колесам…»

Длинной очередью, последними патронами он повел сверху вниз наискось. Но Граве в последний миг вильнул, и багажник закрыл колесо.

Ревущее пламя клубком оторвалось от дороги, на лету рассыпаясь на части. Налетела взрывная волна. Ева вскрикнула. Линкольн рвануло, занесло, швырнуло в канаву. Сталь скрежетала, сминаясь. Земля перевернулась. Финиш, конец пути.

- Ева, вы живы?

Она лежала на траве, куда Милов вытащил ее из смятой, невосстановимо изуродованной машины; у него самого был рассечен лоб, кровь текла по лицу и, кажется, пару ребер придется капитально ремонтировать. Но, может быть, и не так все плохо…

- Ева!

Она открыла глаза:

- Что с нами было?

- Дорожно-транспортное происшествие. Эксидент.

Она несколько раз моргнула. Глубоко вздохнула и охнула.

- Где болит? - спросил Милов.

- Спросили бы, где не болит…

- Встать сможете?

- Помогите…

- Минутку. Здесь болит? А здесь? А так? Тут?

- Дан, кто из нас врач? Подозреваю, что вы.

- Ну, что вы, Ева, милая… Но в санитары гожусь. Теперь попробуем подняться. Держитесь за меня. Так, та-ак… В общем, отделались мы с вами чрезвычайно легко.

- Однако, мой рыцарь, ваша внешность несколько пострадала. Пора и мне вспомнить, что я медик. В машине есть аптечка…

- Пусть ее поищет кто-нибудь другой, нам некогда. Да и заживает на мне мгновенно. До Центра далеко еще?

- Рядом. Километра полтора, если идти напрямик. Но я, кажется…

- Ева, Ева, как вам не стыдно! Усидеть сможете?

- Вы рыцарь или лошадь?

- Я кентавр.

- А если всерьез: вам по силам будет?

- Я в форме, - сказал он. - Ну, раз-два… Удобно?

- Никогда больше не слезу. Хотел бежать от меня. Каково?

- Я бы вернулся, - сказал он искренне.

- Знаю. Потому и погналась. Но не очень-то воображайте: у меня ведь дети. Все равно, я бы поехала к ним.

- Наверное, там есть кому присмотреть.

- Нет, я должна быть с ними сама. Хоть ползком…