Ночь морлоков

Пуля звякнула о плавник над моей головой, и это свидетельствовало о том, что меня-таки заметили. Последовало еще несколько выстрелов – пули попадали в корпус субмарины вокруг меня. Я в ужасе понял, что они приняли меня за одного из морлоков. Звуки стрельбы заглушали мои крики. Их фонари были еще слишком далеко и не высвечивали меня, как удобную цель, но точность их стрельбы обещала улучшиться по мере приближения лодок к субмарине.

Лодки приближались со всех направлений, так что я не мог чувствовать себя в безопасности ни по какую сторону большого плавника, на основании которого стоял. Холодная тьма поглотила меня, когда корпус полностью скользнул под воду. Если цепляться за субмарину, я утону вместе с ней; но если отпустить ее и поплыть, меня застрелят те люди на лодках.

Мой мозг застопорило между двумя этими жуткими возможностями, но тело с животным упорством цеплялось за жизнь. Влага стекала каплями по моей груди там, куда я засунул под рубашку Экскалибур. Мои пальцы, словно в стадии трупного окоченения, вцепились в плавник, а легкие всасывали в себя то, что через считаные секунды станет моими последними глотками воздуха.

Самая быстрая из лодок подгребла ко мне на расстояние одного ярда от моей головы, которую я держал над холодной поверхностью воды. В свете фонарей я увидел сверкающий металл стволов, направленных на меня. «Значит, меня ждет смерть от пули», – подумал я с неестественной ясностью сознания и закрыл глаза, услышав щелчок взводимого бойка.

– Стойте! Бога ради, не стреляйте!

Я решил, что сошел с ума, потому что узнал голос Тейф. Я открыл глаза и увидел ее на носу лодки, она оттолкнула человека с винтовкой и потянулась ко мне в тот момент, когда субмарина просела подо мной и пошла на дно, потащив за собой меня от света в темный, безжалостный холод.

8. Мир потерянной монетки

– Ну, Хоккер, мы было решили, что на сей раз мы вас точно потеряли. Как вы себя чувствуете?

Мои глаза широко раскрылись, позволяя свету и сознанию прогнать остатки цепляющегося за меня сна. По какой-то причине мне снилась шахматная партия, разыгранная на руинах… Впрочем, не имеет значения. Фантазия рассеялась, сменившись не менее фантастической реальностью, в которой я оказался. Я остановил взгляд на добром, раскрасневшемся лице Клэггера и кивнул.

– Я в порядке, – сказал я и приподнялся на локтях. Я лежал посредине широкой кровати. – А где Тейф?

– Где-то здесь, – ответил Клэггер. – Сохнет. Насколько можно высохнуть в этих влажных краях. Вы, видите ли, уже ушли глубоко под воду, когда Тейф спрыгнула с лодки и вытащила вас. Она сказала, что ничто в жизни не давалось ей с таким трудом, как отцепить ваши пальцы от этой железяки.

Ко мне мигом вернулось воспоминание о субмарине и поглощающих меня темных водах. Значит, меня спасли от смерти… Чего ради? Другая смерть еще хуже. Непосильная усталость сковала мое тело, а мои мысли были парализованы глубоким, зловещим страхом перед будущим и всем, что оно может с собой принести. Надежда рождается под солнечным светом на поверхности Земли, а здесь, в мрачном чреве камня и грязи, она умирает.

Клэггер прервал мои депрессивные размышления.

– Ну, хватит, – сказал он. – Оденьтесь, и давайте займемся делом. Насколько я понимаю, у вас есть ко мне кое-какие вопросы. Хотите пролить немного, так сказать, света на темноту. Что? Никаких вопросов у вас нет? – Он кинул мне мою одежду – сухую и заштопанную неизвестно кем – в изножье кровати.

– Вы подождите секунду-другую, – пробурчал я с легкой ноткой раздражения. – У меня к вам тысяча вопросов, хотя, какой толк будет от этой информации, мне в данный момент не понять.

Одеваясь, я обвел недружелюбным взглядом помещение, в котором оказался. Весь его вид говорил о былой роскоши. Сама кровать, в которой я лежал, приходя в себя и восстанавливая истраченные силы, представляла собой не что иное, как просевшие груды парчи и других изысканных материалов, грязных после многих лет использования и небрежного обращения. На стенах темного камня висели тяжелые расшитые портьеры, но и их время не пощадило. Их разодранные середины проседали к полу, как старческая кожа.

На всем явно чувствовалась очевидная печать влаги и гниения, словно пары́ сточной системы проникали сюда через каждый атом находящихся здесь вещей. И моя собственная кожа ощущала что-то в этом роде, претерпевая пронзавшие плоть до самых костей изменения, вызванные пребыванием в сточной системе. Меня невольно трясло, когда я надевал на себя одежду, которая на самом деле высохла не до конца, и это чувствовали мои конечности. Какие ужасные метаморфозы произойдут со мной, если я в скором времени не вернусь под солнечные лучи, которые освещают наш наземный мир?

Клэггер все еще ждал моих вопросов.