Ночь над прерией

— О частной собственности, мистер Окуте. Однако и частное хозяйство проживающих в резервации подлежит нашему опекунскому надзору. — Шоу говорил тихо, он перехватил теперь взгляд Джо, взгляд, который призывал молчать, и тут Нику показалось, что его члены в суставах стали слабыми, как у какой-нибудь старой куклы, и повисли…

Окуте повернулся назад и пошел к двери, Стоунхорн пошел с ним. Стилет он снова сунул за голенище. Оба индейца вместе покинули дом. Выйдя, они непроизвольно замедлили шаг.

— У вас здесь ваш автомобиль, как я слышал, — сказал Окуте также и теперь по-английски. — У меня — мой. Можем мы вместе поехать к вам?

— Мистер Окуте, — голос еще не вполне подчинялся Стоунхорну, он откашлялся, — имели ли вы когда-нибудь в вашей большой жизни лошадей?

— Хау, у меня перебывало много лошадей — и это единственное, за что бы я жизни не пожалел, и я бы убил каждого, кто попытался бы на них посягнуть.

— Едем.

Каждый сел за руль своего автомобиля. Стоунхорн поехал впереди, Окуте следовал за ним. Автомобили на свободном шоссе без опасений набрали восемьдесят миль в час и очень скоро достигли долины. Стоунхорн повернул вверх, на свою дорогу, и машины остановились на косогоре, на лугу перед маленьким домом. Оба водителя вынули ключи зажигания и отправились без лишних разговоров к загону. С тех пор как произошла кража, Стоунхорна при отъездах не покидал страх, что он по возвращении найдет загон пустым, и он каждый раз с облегчением вздыхал, увидев лошадей на месте.

Пегий подошел к ограде и приветствовал своего наездника.

Окуте закурил сигарету и предложил Стоунхорну. Тот не отказался. Это был очень дорогой сорт.

Так долго оба индейца стояли друг возле друга. Наконец Окуте огляделся вокруг и направил свой взгляд на Белые горы и на кладбище, где на могиле вождя стояла кривая палка и на легком ветру покачивалась связка орлиных перьев.

Он направился туда, словно ему надо было что-то найти на кладбище, и спросил наконец на языке племени Стоунхорна:

— Здесь могила матери Тачунки-Витко?

Стоунхорн посмотрел удивленно ему в лицо и подвел к безымянной могиле, без надписи или креста.

— Здесь.

Окуте стал так, чтобы одновременно видеть на той стороне и белые скалы. Он долго молча стоял так.

Наконец он повернулся идти назад, к дому.

— Не проедемся ли немного вдвоем, Кинг?

Вместо всякого ответа Джо зануздал лошадей, но не оседлал их и дал Окуте Пегого. Оба в один миг прыгнули на жеребцов.

Животные живо побежали поперек пологого склона и через его вершину. Стоунхорн взял направление влево наверх, к поросшей соснами высоте, через нее дальше по всхолмленной равнине. Затем Стоунхорн повернул в обратный путь, ведь надо было после обеда подъехать к школьному автобусу за Квини.

Во время обратного пути Стоунхорн пустил гостя вперед и понаблюдал за ним во время езды. Окуте был очень старый человек, но с Пегим он справлялся так же уверенно, как хороший молодой наездник. Животное подчинялось ему беспрекословно. Он лошадиный человек, подумал Стоунхорн, и он из моего племени, наверное, я найду с ним общий язык.

То же самое подумал старик и о Джо.

Джо завел карего в загон, а сам отправился на Пегом, взяв с собой кобылу.

— Мне надо заехать за моей женой, — сказал он. — Ей восемнадцать лет, и она в старшем классе школы.

Окуте остался один на ранчо. Дом Стоунхорн открыл, но гость не пошел внутрь. Небо было безоблачно, голубизна его — бесконечна, над серо-желтой землей тихо веял ветер. Окуте подошел к загону и принялся беседовать с карим, он ведь знал лошадиный язык. Посмотрел он и кроликов, однако их языка он не знал. Он побрел вверх, к сосновой роще, где Кинг устроил навес, осмотрел его внимательно и был удовлетворен осмотром. Он опустился на траву между деревьями. Отсюда ему было хорошо видно шоссе в долине, ранчо Бута там, на другой стороне ее, иссушенные луга вокруг и горы. Он видел на ранчо Бута мальчика и Мэри, которые работали на картофельном поле, видел смотрящую из окна старую матушку Бут и Гарольда, приехавшего домой на новеньком «Фольксвагене». Он заметил, как Бут-младший, поднимаясь, бросил взгляд сюда, на ранчо Кинга, и этот взгляд, судя по положению головы, прежде всего относится к двум спортивным автомобилям.

Когда Окуте увидел Джо Кинга, возвращающегося со своей женой, он пошел вниз, к дому, так что оказался там как раз вовремя, чтобы поприветствовать Квини. Она понравилась ему, и он слегка улыбнулся. Лицо у него было совсем неподходящим для улыбки: над его чертами потрудились страдания, лишения и старость, так что оно представляло собой как бы скалистую, промытую водой почву. Но в глазах у него оставалась еще та сила, которая делала улыбку прекрасной.

— Дочь моя, — сказал он, — твое письмо дошло до меня, и я приехал к вам.