Ночь над прерией

Когда лошади были помещены в загон, Джо и Окуте пошли в дом. Старик еще подошел к своему автомобилю и принес мясо и дичь. Он жестом попросил Квини взять их, и она с удовольствием взяла и разожгла в печке огонь, чтобы поджарить кусок. За едой разговоров не было. Стоунхорн ухаживал за своим гостем и ел по индейскому обычаю после, когда уже увидел, что накормил гостя досыта. После еды Квини пошла к своим кроликам. Мужчины закурили.

— Ник Шоу тебя неверно информировал, — сказал при этом Окуте. — Я приехал сюда не за тем, чтобы вымогать у тебя лошадей. Было бы проще тогда сразу загнать их на наше ранчо и только сообщить тебе об этом. Лишь в одном случае мы бы взяли животных. Я думаю, мы можем обсудить это.

Стоунхорн задумался. Наконец он спросил:

— Сколько стоит перевозка и корм и как велико вознаграждение за находку?

Окуте глубоко затянулся.

— Ты собираешься платить?

Стоунхорн скривил уголки рта:

— А как иначе? Ты не ищешь ковбоя?

— Искать не ищем, но тебя мы могли бы использовать. Я ищу для себя пристанища на зиму.

Стоунхорн ничем не выразил своего удивления. Не спросил он и о причине, которая побудила старого человека покидать на зиму дом. Окуте был хорошо и дорого одет, у него был хороший автомобиль, он говорил о «нашем ранчо», он, должно быть, был обеспеченным индейцем и имел друзей и родственников. Он проделал сюда из Канады немалый путь.

— Что за пристанище ищешь ты? Моя хижина здесь — твоя хижина; если ты хочешь, оставайся у меня.

— Хау. Хорошо! Я останусь. Лошади снова твои.

Стоунхорн был за последние месяцы физически изможден, нервы его были истерзаны и вдруг сдали, как это с ним было вчера по пути домой. Он заплакал.

Окуте положил ему руку на плечо: жест внимания и дружбы. У него тоже в глазах стояли слезы, и никто, кроме него, не знал почему.

Почти час прошел в тишине. Затем Окуте принес из машины еще всякую всячину, а главное — куски кожаного полотнища палатки и свое оружие. Он нарубил вместе с Джо тоненьких деревьев для палаточных жердей, наготовил топором колышков, и оба быстро, со знанием дела, установили на ровном участке луга перед загоном палатку-типи. Квини хотела принести одеяла; Окуте развернул собственные — бизонью шкуру и огромную шкуру медведя — и сказал:

— Если вы, Джо и Квини, захотите в эти последние еще теплые дни быть моими гостями, — добро пожаловать. Но тогда несите с собой свои одеяла.

Квини быстро притащила шерстяные одеяла, которые ей теперь казались еще более жалкими, чем прежде, но, вспоминая о ночах в палатке у бабушки, она была счастлива. Она улыбалась. Джо вырыл круглое плоское углубление в середине палатки, обдуманно уложил сучья и развел маленький палаточный огонь. Глаза Окуте, казалось, посветлели: он был доволен своим гостеприимным хозяином.

Мужчины опять закурили. Квини начала нашивать на кожаный пояс раковины. Ее отец и Генри по поручению бабушки доставили ей для этого материал.

Можно бы начинать и вечер в палатке, что-то сообщить, рассказать, о чем-то посоветоваться, но Джо ждал, будет ли на то желание его гостя, захочет ли старший сказать слово.

Окуте после некоторого общего молчания сказал:

— Они твоего Пегого перегнали через границу в Канаду. Они хотели в будущем году продать его там для больших состязаний в Калгари. Из него выйдет первоклассный бекинг хорс. А бекинг хорс — это занятие мужа внучки моей умершей сестры, он воспитывает их для резервации, которая выглядит чуть получше, чем ваша. У него шестьсот голов крупного рогатого скота и сорок лошадей. Они ему предложили Пегого. Но стало известно, что у тебя украден Пегий, и Коллинз только сделал вид, что покупает, и арестовал этих парней. Они были скоро освобождены, потому что оказались только перекупщиками, однако следы ведут сюда, и их снова преследуют.

— Я тут, Окуте, в Бэд Ленде, чуть не захватил банду!.. — И Стоунхорн впервые рассказал об этом происшествии.

— Ты сообщил полиции?

— Чтобы они меня, если бы захотели, наказали, как убийцу? Я ничего никому не говорил до сегодняшнего дня.

— А обугленные тела еще лежат там?

— Наверное. И остатки лошади — тоже.

Окуте продолжал курить.

— Ты хочешь, чтобы дело было раскрыто или ты этого не хочешь?

— Если бы я был уверен, что они захотят установить правду, я бы хотел. Но я ни в чем им не верю.

— Тебе известно, кто мог начать все это дело?

— Сын моего соседа, Гарольд Бут. У него появились деньги на новый автомобиль и новую одежду. Он не сразу показал, что у него снова есть деньги. Но теперь он уже почувствовал себя уверенно.

Окуте молча кивал головой.

— Ты считаешь, что он был третьим?

— Мог быть, а мог и не быть. Он стреляет довольно плохо. Попадание в мою лошадь было бы тогда случайным.

— Как он мог еще иначе добыть деньги?

— Он мог прятать третьего, пока разворачивалось дело. Он ушел отсюда к своим родственникам.

— От своего внучатого племянника я получил известие, — сказал Окуте, — как быстро тамошняя полиция раскрывает такие тайны.

— В Нью-Сити был один, которому предлагали Пегого. Оттуда тоже можно дальше разузнать.

Квини, казалось, что-то хотела сказать.

— Что? — обратился к ней Стоунхорн.