— Ивана забирают адъютантом начальника штаба корпуса, — сообщил Курнешов. — Приказ подписан.
— Поздравлять не с чем, — сказал Белоус.
— Громят батальон, — произнес почти с рыком председатель, и все обернулись.
— Ты хоть брыкайся, хоть упирайся — начштаба корпуса полковнику Лозовскому нужен порученец.
— И все хотят из разведбата.
— Для надежности… — вставил Токачиров и тем обратил на себя внимание.
— Тебя что ли для надежности взяли? — сразу произнес фельдшер, и все поняли, почему он сегодня был так напряжен и выглядел столь грозно.
— Бездельников им не хватает, — пробурчал Романченко.
— В офицеры связи, видите ли, его потянуло. Призвание почувствовал! — пропел председатель.
Все это было как-то уж совсем через край.
— После Андрюши… — Токачиров все-таки заговорил, — здесь… не получалось. Будто я виноват, что остался жив, а он погиб. Или пропал без вести.
— Никто так не сказал и не подумал, — чуть смягчил Хангени.
— Не говори за всех. Думать про нас могут все что угодно, — сказал Белоус.
— У меня были причины. Были… — все знали, что Борис недоговаривает.
— Еще бы! — крякнул Романченко. — Баба попалась вот такая. С вот таким характером. И умеет держать вот такого… Больше ни одного слова не скажу, а то опять привяжетесь. А я совсем пустой.
— Ты просто ушел от нас, — сказал председатель. Все смотрели так, как будто это должно было быть произнесено. И не шепотом.
Токачиров раскачивался на каблуках и не смотрел ни на кого.
— Как знаете… — только и сказал.
— Здесь не судят, — заметил Хангени.
— А втыкают, — добавил Романченко.
— Набирайся солидности, Петр! Теперь ты будешь командовать отдельным подразделением. Для тех, кто не знает, объявляю: гвардии Романченко назначен командиром отдельной разведроты в мотострелковую бригаду. Уже представлен на капитана… — сказал Курнешов, чтобы как-то разрядить обстановку.
— С двух сторон грабят разведбат, — председатель каждое слово произносил так, будто у него полон рот горечи.
— Ну и что? Война к концу — служить надо. Выкарабкиваться надо из взводных. Чтобы на тебе всю жизнь воду не возили, — неожиданно высказался Романченко вполне серьезно.
Холодный и мрачный получился сбор.
— А чего это собрались на виду у всего батальона? — спросил Токачиров, он не хотел окончательного разрыва, а потом позади была «ночь ночей» и разрушенная мельница…
Ему ответил Курнешов:
— Чтобы кто-нибудь не сказал, что опять у них тайное сборище. У нас все, как на юру.
Говорить не хотелось. Расходиться тоже не хотелось. Сидели.
— Господа хорошие, — сказал председатель, — БЕНАПы, все наши девизы и штандарты малость поистрепались… Впрочем, как и мы сами. Остался один — самый первый и несгибаемый, предложенный Андрюшей: «Никогда, никогда не унывай!» И там написано: «Мы!», — он постепенно как будто оживал и хотел оживить всех остальных: — БЕНАПские остатки и ошметки! Приглашаю. В нашу «Хоромину», в наше Убежище. Всех.
— Горючее есть?
— Найдется… У кого что залежалось — тащи. Доктор, нужна генеральная дезинфекция души — принеси, что сможешь.
— Ректификат?
— Да! Тебя надо поздравить, — сообщил Токачиров председателю. — Майора Градова со строгачом упекли в самую глубокую… Тут я свой денежный взнос делаю — полторы сотни… — стал вынимать деньги. — Чуть не разжаловали…
— Радоваться нечему, — председатель отвечал, и это означало некоторое примирение. — Знаешь, один не больно знатный князек-правдолюб стал тягаться на Руси с властью мира сего. Суд был праведный и вынес решение, представьте себе, в пользу князька! Все были рады-радешеньки — ну, как же: «Правда победила, добро восторжествовало!..» А вскоре князька зарезали. Совсем по-другому поводу; той тяжбы никто и не вспомнил… и весь род разорили… Так что — держись, воинство.
XIV
Боевые недоразумения
Была у Бориса Токачирова своя невысказанная правда, о которой он не мог или не хотел говорить, потому что это было вовсе не боевое задание, а подлое наказание без какой бы то ни было вины — и подготовки никакой, и опыта диверсий не было, и оскорблены они оба были крайне, и доказать в этой спешке и сумятице никому ничего было невозможно…. В таком состоянии обычно на серьезные задания не выходят. Ну а сержанты и рядовые уж вовсе влипли за просто так.
Тут кое-что придется разъяснить. В разведке есть официальный счет поступкам и особый подспудный, внутренний счет — его даже не обсуждали. Он главный. Безгрешных на войне нет, в разведке особенно.