Она мне не нужна. Я обрел прекрасную семью, включая не только жену и детей, но и друзей тоже. У меня есть все.
Но, наконец-то заключив мать в объятия, я понял, чего мне не хватало. Я осознал, насколько сильно мне хочется притянуть ее еще ближе и удержать.
Порой я ощущал себя измотанным. Я мог бы попросить о помощи, положиться на парней или излить душу женщинам, но не делал ничего подобного. Никогда.
Я хотел быть сильным ради них. Не надо, чтобы Бэнкс хотя бы еще раз увидела меня напуганным, или Рика заметила, как я теряю самообладание и не могу с чем-то справиться.
Незачем, чтобы дети видели во мне кого-то еще, кроме отца.
Удивительно, но рядом с Кристианой мне не хотелось быть самым сильным среди всех: на пороге сорокалетия я был вынужден признать, что до сих пор нуждаюсь в маме.
Перед мамой не стыдно показать уязвимость.
Притянув ее ближе, я продолжал танцевать, слушая, как она тихонько смеется. Мы кружились, и чем быстрее я двигался, тем более она становилась расслабленной. Ее ноги едва касались гладкого пола.
Как странно быть родителем. В течение стольких лет я не мог представить себя на месте Кристианы, и хотя был уверен, что на ее месте во многом поступил бы по-иному, теперь я мог, по крайней мере, понять, как тяжело ей, наверное, было страдать по своему ребенку и наблюдать, как другая женщина воспитывает его.
И Кристиана, и Наталья, и Гэбриэл – они поступали неправильно.
Но ведь еще остался я.
И Бэнкс. И Рика. Несмотря ни на что, мы стали лучше родителей.
Бэнкс и Рика ни в чем не обвиняли родителей. Ни разу. За последние десять лет я только и делал, что винил Кристиану.
А вдруг однажды и мои дети сделают то же самое? Я безумно их люблю, но они могут возненавидеть меня.
Я замедлил шаг, испытав внезапно такую усталость, словно тяжесть всего мира легла мне на плечи.
И я испугался. Кристиана хотела наладить со мной отношения, но ей не удалось. А если я попаду в схожую ситуацию? Разве я имею право судить ее, держаться с ней высокомерно и властно? Никто не знает, что ждет тебя в будущем.
Кристиана посмотрела на меня, когда мы остановились, и ее улыбка померкла, но я промолчал.
Медленно попятившись, я развернулся и направился в бальный зал, сразу же пустившись на поиски Уинтер.
Музыка неприятно резала слух. Я заметил, что жена разговаривает с Майклом и Эмми, и подошел к ним.
Когда я взял Уинтер за руку, она мгновенно узнала меня по прикосновению, просияла и ухватилась за меня другой рукой.
– Где Октавия? – спросила она.
– Охотится за сокровищами вместе с Мэдсом, – пробормотал я и увлек жену за собой, не обращаясь к ее собеседникам и толком не взглянув на них. – Пойдем.
Без вопросов Уинтер последовала за мной, и я повел ее через фойе, освещенное свечами в канделябрах, к двери, за которой находились катакомбы.
Я открыл задвижку, пропустил Уинтер вперед и закрыл за нами дверь, а затем взял жену на руки и начал спускаться по лестнице.
– Что случилось? – спросила она, обвивая рукой мою шею.
– Мне нужно обнять тебя.
– Ты уже обнимаешь.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – прошептал я, целуя ее в губы.
Она не стала расспрашивать, просто позволила мне отнести ее в ванну и поставить на ноги. Катакомбы были озарены свечами, джакузи наполнилось водой, пар поднимался с поверхности.
Я осторожно повернул кран, отверстия на потолке ожили, и в небольшой бассейн хлынуло около двадцати различных по силе потоков воды, образующих круг. Это смахивало на фонтан, льющийся вниз.
Я сорвал пиджак и рубашку, бросил их на пол, отправил следом и остальную одежду, а затем принялся трудиться над Уинтер. Расшнуровал корсет и спустил платье до самого пола, а потом снял с нее и нижнее белье, оставив лишь ленты в волосах.
При виде обнаженной Уинтер жар пробежал по моей коже, я притянул жену к груди и слегка приподнял.
– Иди сюда, – выдохнул я ей в губы.
Она обхватила меня ногами, и я забрался в просторную ванну, ощутив, как тело покрылось мурашками из-за горячей воды.
Я сел под падающими на нас водяными струями, увлекая Уинтер за собой, прильнул к ней и зарылся лицом в ее волосы.
Она напряглась, но я только крепче сжал ее в объятиях, пытаясь обрести душевное равновесие. Я ненавидел сомнения и чаще всего был настолько занят, что не позволял себе беспокоиться о детях, но понимал одно: вряд ли я тем самым отличаюсь от любого другого взрослого.
– Убегай сколько хочешь, Маленький Монстр, – произнес Кай угрожающим тоном. – Мы быстрее.
Я мог сколько душе угодно судить вырастивших меня людей, но догадывался, что и остальные могут вынести свой вердикт.
– Дэймон… – прошептала Уинтер, почувствовав мой настрой.