Ночь ожившего болванчика-2

Захлопнув за собой дверь, я ничком кинулась на постель. И в голос разревелась. Не знаю, как долго я плакала.

Наконец, я встала. Лицо было мокрым от слез, из носа текло. Я направилась к комоду, чтобы взять носовой платок.

Но тут что-то привлекло мое внимание.

Разве я не повернула Слэппи к себе спиной?

Теперь он сидел лицом ко мне, глядя на меня снизу вверх, его красногубая усмешка растянулась шире прежнего.

Может, я сама его развернула?

Я не помнила.

И что это я заметила на его ботинках?

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони. Затем я приблизилась к болванчику на несколько шагов, пристально разглядывая его большие кожаные ботинки.

Что это такое у него на подошвах?

Красное, синее, желтое… краска?

Да.

С испуганным вздохом я схватила оба ботинка за каблуки и поднесла поближе к лицу.

Да.

На ботинках Слэппи засыхали капли краски.

— Слэппи, что же это делается? — спросила я вслух. — Что же это делается?

11

Когда папа пришел домой и увидел, во что превратилась комната Сары, он чуть не лопнул от злости.

Я всерьез за него испугалась. Он покраснел, как помидор. Грудь заходила ходуном. А в горле что-то зловеще заклокотало.

Вся семья собралась в гостиной. Мы заняли места, привычные для Вечеров Семейного Дарения. Вот только сегодня был не Вечер Семейного Дарения. Сегодня был Вечер Обсуждения, Как Нам Быть с Эми.

— Эми, прежде всего ты должна сказать нам правду, — начала мама. Она замерла на диване, сцепив руки на коленях.

Папа сидел на другом конце дивана, нервно похлопывая ладонью по подлокотнику и покусывая губу. Джед и Сара устроились на полу возле стены.

— Я уже сказала правду, — проговорила я срывающимся голосом. Я съежилась в кресле напротив них. Волосы падали мне на лицо, но я даже не пыталась их пригладить. На моей белой футболке расплывались до сих пор не просохшие пятна от слез. — Если б вы только выслушали меня! — взмолилась я.

— Ладно, мы слушаем, — сказала мама.

— Когда я вошла в свою комнату, — начала я, — на туфлях у Слэппи были брызги краски. И…

— Довольно! — вскочил папа.

— Ну пап… — запротестовала я.

— Довольно! — Он нацелил на меня обвиняющий палец: — Никаких больше бредовых сказочек, юная леди. Сказочкам конец. Мы не хотим слушать про пятна краски на туфлях Слэппи. Мы хотим, чтобы ты объяснила преступление, совершенное сегодня в комнате Сары.

— Но я УЖЕ объяснила! — взвыла я. — Почему у Слэппи на туфлях краска? Почему?

Папа со вздохом рухнул обратно на диван. Он что-то прошептал маме. Та прошептала что-то в ответ.

Мне показалось, что одно слово я все-таки расслышала: «…врачу».

— Вы… вы хотите показать меня психиатру? — робко осведомилась я.

— А как по-твоему, он тебе нужен? — спросила мама, испытующе взглянув на меня.

Я покачала головой:

— Нет.

— Мы с твоим отцом это обсудим, — сказала мама. — Будем решать, как нам поступить наилучшим образом.

Как поступить наилучшим образом?

Меня приговорили к домашнему аресту на две недели. Никакого кино.

Никаких визитов друзей. Никаких походов по магазинам. Никаких походов вообще куда бы то ни было.

Я слышала, как они совещались между собой, что, мол, неплохо бы найти мне домашнего репетитора. Но со мной этот вопрос обсуждать не стали.

Всю неделю я чувствовала, что они за мной наблюдают. Изучают меня, словно я была существом с другой планеты.

Сара держалась со мной подчеркнуто холодно. Ее комнату пришлось тщательно отдраить и постелить новый ковер. Сару это ни капельки не обрадовало.

Даже Джед стал относиться ко мне по-другому. Он ходил мимо меня на цыпочках и вообще старательно избегал, словно зачумленную. Не дразнил, не называл вонючкой, не придумывал обидных кличек.

Мне всерьез этого не хватало. Кроме шуток.

Как я себя чувствовала? Хуже некуда.

Мне хотелось заболеть. Подхватить тяжелейшее расстройство желудка, чтобы все меня жалели и перестали считать преступницей.

Единственный светлый момент: мне все-таки разрешили выступить со Слэппи в субботу в «Доме Вечеринок».

Всякий раз, как я брала Слэппи в руки, мне становилось не по себе. Я вспоминала краску на его ботинках и разгром в комнате сестры.

Но я не могла придумать внятного объяснения. Так что я практиковалась со Слэппи каждую ночь.

Я набрала множество подходящих шуток. Глупых шуток, которые, как я считала, позабавят трехлетнюю малышню.

При этом я разглядывала себя в зеркало. У меня все лучше получалось не шевелить губами. И постепенно я наловчилась правильно двигать глазами и ртом Слэппи.

— Тук-тук, — заставляла я его сказать.

— Кто там? — спрашивала я.

— Бодай.

— Бодать кого? — спрашивала я.

— Бодай бде досовой бладок! У бедя узасный дасборк!

А потом я запрокидывала голову Слэппи, широко раскрывала деревянный рот и сотрясала все его тело, заставляя чихать, чихать, чихать…

Я рассчитывала, что трехлетки будут валяться от смеха.

Каждый вечер я трудилась без устали над нашим комедийным представлением. Трудилась изо всех сил.

Я и подумать не могла, что представление будет сорвано.

В субботу после обеда мама подбросила меня до «Дома Вечеринок».

— Удачно тебе выступить! — напутствовала она, прежде чем уехать.