Ночь полководца

"Пусть бы лучше со мной так было, а не с ним..." - молила Маша, для которой страдания другого человека впервые были горше своих.

Внезапно двери операционной раскрылись, и оттуда вышел кто-то в белой повязке. Маша подбежала к нему. Человек - он на полторы головы был выше Рыжовой - снял маску, и девушка узнала одного из санитаров. Круглое, с белесыми ресницами лицо его было таким же белым, как халат.

- Ну?.. - тихо спросила Маша.

Санитар посмотрел на девушку, мигнув подслеповатыми как будто глазами.

- Сомлел я, понимаешь, - виновато проговорил он. - Чуть лампу не бросил...

- Что там? - спросила Маша.

- С ночи я стоял и все утро... - оправдываясь, сказал санитар. - Мне говорят: "Уходи, а то упадешь..." - Он раскрыл свои жесткие, желтоватые ладони и оглядел их. - Как пьяный я сделался... Вот поди ж ты!..

Неловко мотнув головой, он медленно пошел вдоль стены. Маша догнала его и тронула за рукав.

- Что там? - повторила она.

- Все одно... - подумав, ответил санитар. - Да ты что? - спохватился он. - Не видела, как режут?

Маша слегка отстранилась, и он двинулся дальше.

Операция длилась уже больше часа. Маша несколько раз возвращалась к себе в палату и снова торопливо уходила... Теперь она сидела в углу, обхватив крепко колени; наискосок от нее в четырех-пяти шагах белели закрытые двери. К ним по деревянному полу тянулись мокрые следы... Девушка пристально рассматривала их, даже принималась считать. Но отпечатки ног терялись в дымной глубине коридора, сливаясь по мере удаления в тусклые пятна слякоти. Маша чувствовала себя так, словно ежесекундно ожидала удара, нападения, выстрела. Это ощущение подстерегающей ее опасности стало в конце концов непереносимым. Поэтому, увидев около себя Аню Маневич, Маша обхватила подругу и прижалась к ней, ища защиты.

- М-мусенька, Муся, - заикаясь, проговорила Аня, поглаживая плечо Рыжовой. - Еще не к-кончили? - спросила она.

- Нет.

Черные крылья бровей на лице Ани озабоченно сдвинулись.

- М-максимову привезли только что, - сказала она.

- Какую Максимову? - прошептала Маша.

- Дусю... Ты же знаешь... С н-нами вместе жила. В голову ее ранило... Н-никого не узнает.

- Как ранило? - все еще не понимала Рыжова.

- С-самолет обстрелял...

- Что же это? - устало спросила Маша. Она откинулась к стене, глаза ее стали рассеянными. - Не могу... Не могу я... - вскрикнула вдруг она и заколотила стиснутыми кулачками по плечам подруги.

- Ой! Что ты? - испугалась та.

- Не могу... - повторяла Маша, охваченная непомерным гневом, взывая к справедливости и возмездию.

Жестокость врагов, повинных в ее горе, в страданиях ее друзей, в бедствиях ее родины, потрясала девушку, заставляя протестовать и сопротивляться...

- Сто лет помнить... сто лет... - кричала Маша.

- Что с тобой? Тише! - Аня пыталась схватить подругу за руки и тоже вскрикивала от страха за нее.

- ...как люди наши мучаются! - проговорила Маша невнятно, на иссякшем дыхании.

Белые двери неожиданно распахнулись, и в коридор вышли два врача, краснолицые и потные.

- Курите... - предложил молодой черноволосый хирург, протягивая другому кожаный портсигар.

- Вы понимаете, что он сделал? - спросил второй врач, плотный, с выпуклой грудью, беря папиросу.

- Да... Вот вам операция на сосудах, - медленно проговорил первый. - Но какая техника! - Словно порицая ее, он покачал головой. - Огня у вас нету?

Оглянувшись, у кого бы прикурить, он заметил Рыжову. Девушка стояла в углу и внимательно, сурово смотрела на хирурга. Маневич держала Машу за руку.

- Будет жить ваш Горбунов, - весело сказал врач.

Маша открыла рот, но ничего не произнесла.

- Говорю вам - будет жить теперь... - повторил он, громко.

- Будет жить... - произнесла Маша, с усилием двигая непослушными губами.

Ей сразу стало тепло и тесно в ее ватнике, в халате...

Близился вечер, когда Горбунов пришел в сознание. Оранжевые квадраты солнца, бившего в окно, лежали на одеяле, на дощатом полу. За плохо промытыми стеклами было видно чистое, пожелтевшее небо.