Ночь с Достоевским

Воротясь домой, был я уже как закружённый. Что же, я не виноват, что mademoiselle Полина бросила мне целой пачкой в лицо и ещё вчера предпочла мне мистера Астлея. Некоторые из распавшихся банковых билетов ещё валялись на полу; я их подобрал. В эту минуту отворилась дверь и явился сам обер-кельнер (который на меня прежде и глядеть не хотел) с приглашением: не угодно ли мне перебраться вниз, в превосходный номер, в котором только что стоял граф В.

Я постоял, подумал.

– Счёт! – закричал я, – сейчас еду, чрез десять минут. – «В Париж так в Париж! – подумал я про себя, – знать, на роду написано!».

Чрез четверть часа мы действительно сидели втроём в одном общем семейном вагоне: я, mademoiselle Blanche et madame veuve Cominges. Mademoiselle Blanche хохотала, глядя на меня, до истерики. Veuve Cominges ей вторила; не скажу, чтобы мне было весело. Жизнь моя опять переламывалась надвое, но со вчерашнего дня я уж привык всё ставить на карту. Может быть, и действительно правда, что я не вынес денег и закружился. Peut-être, je ne demandais pas mieux (Может быть, только этого мне и надо было (франц.). Мне казалось, что на время – но только на время – переменяются декорации. «Но чрез месяц я буду здесь, и тогда… и тогда мы ещё с вами потягаемся, мистер Астлей!». Нет, как припоминаю теперь, мне и тогда было ужасно грустно, хоть я и хохотал взапуски с этой дурочкой Blanche.

– Да чего тебе! Как ты глуп! О, как ты глуп! – вскрикивала Blanche, прерывая свой смех и начиная серьёзно бранить меня. – Ну да, ну да, да, мы проживём твои двести тысяч франков, но зато, mais tu seras heureux, comme un petit roi (но ты будешь счастлив, как маленький король (франц.); я сама тебе буду повязывать галстук и познакомлю тебя с Hortense. А когда мы проживём все наши деньги, ты приедешь сюда и опять сорвёшь банк. Что тебе сказали жиды? Главное – смелость, а у тебя она есть, и ты мне ещё не раз будешь возить деньги в Париж. Quant à moi, je veux cinquante mille francs de rente et alors… (Что до меня, то я хочу пятьдесят тысяч франков ренты и тогда… (франц.)

– А генерал? – спросил я её.

– А генерал, ты знаешь сам, каждый день в это время уходит мне за букетом. На этот раз я нарочно велела отыскать самых редких цветов. Бедняжка воротится, а птичка и улетела. Он полетит за нами, увидишь. Ха-ха-ха! Я очень буду рада. В Париже он мне пригодится; за него здесь заплатит мистер Астлей…

И вот таким-то образом я и уехал тогда в Париж.

Глава XVI

Что я скажу о Париже? Всё это было, конечно, и бред, и дурачество. Я прожил в Париже всего только три недели с небольшим, и в этот срок были совершенно покончены мои сто тысяч франков. Я говорю только про сто тысяч; остальные сто тысяч я отдал mademoiselle Blanche чистыми деньгами, – пятьдесят тысяч во Франкфурте и чрез три дня в Париже, выдал ей же ещё пятьдесят тысяч франков, векселем, за который, впрочем, чрез неделю она взяла с меня и деньги, «et les cent mille francs, qui nous restent, tu les mangeras avec moi, mon outchitel» (и сто тысяч франков, которые нам остались, ты их проешь со мной, мой учитель (франц.). Она меня постоянно звала учителем. Трудно представить себе что-нибудь на свете расчётливее, скупее и скалдырнее разряда существ, подобных mademoiselle Blanche. Но это относительно своих денег. Что же касается до моих ста тысяч франков, то она мне прямо объявила потом, что они ей нужны были для первой постановки себя в Париже. «Так что уж я теперь стала на приличную ногу раз навсегда, и теперь уж меня долго никто не собьёт, по крайней мере, я так распорядилась», – прибавила она. Впрочем, я почти и не видал этих ста тысяч; деньги во всё время держала она, а в моём кошельке, в который она сама каждый день наведывалась, никогда не скоплялось более ста франков, и всегда почти было менее.