Лугинин во время прогулки на кладбище обещал мне составить список исторических книг, полезных для меня. Он хочет, должно быть, меня развить и пренаивно толковал мне об идеализме и материализме, когда я сказала, что не могу хорошо определить этих двух понятий.
Мар[кович] спросила, как меня зовут. Я сказала. – А мне сказали – Надежда Суслова, – сказала она. – У меня сестра Надежда…
*) Якоби, Валерий Иванович (1834—1902), жанровый и портретный живописец, в первую половину 60-х годов особенно популярный, благодаря картине: «Привал арестантов». За картину «Варфоломеевская ночь» получил звание академика, за «Арест герцога Бирона» – звание профессора Академии.
3 мая 1864. Вторник.
Когда возвращалась из Брюсселя, я спала, подъезжая к Парижу. Единственная компаньонка, сидевшая со мной в вагоне, разбудила меня, когда вагон остановился. Я поспешно встала и начала собирать мои вещи. В вагонах почти никого не оставалось; кондуктор подошёл к моему вагону и открыл дверь. «А вы ещё здесь, – сказал и, видя, что я спешу, прибавил: – не торопитесь, будет время». – Я уже готова, – сказала я, подходя к двери. Он протянул мне руку, я охотно её приняла и выскочила. – «Холодно» … – начал было он, но я уже бежала в вокзал.
Вчера была у Маркович. Она читала мою повесть (1-ю) ей она понравилась, Мар[кович] сказала, что эта повесть лучше Салиас. Я ей читала ненапечатанную повесть, и та ей понравилась, только конец не понравился. Во время чтения Мар[кович] говорила: «Это хорошо! Прекрасно». В разговоре после того она сказала, что «нужно смотреть на людей во все глаза». Я ответила, что не могла бы, что это мне кажется цинизмом. И в самом деле, что за радость смотреть и остерегаться на каждом шагу. Я и счастья, такими средствами приобретённого, не хочу. Это было бы деланное счастье… Пускай меня обманывают, пускай хохочут надо мной, но я хочу верить в людей, пускай обманывают. Да и не могут же они сделать большого вреда.
22 мая.
Сегодня я в первый раз встала после 2-недельной болезни, во время которой гр[афиня] Салиас оказала мне попечение материнское, и я ещё болеё влюбилась в неё.
Лугинин и Усов*) часто ходили ко мне во время болезни, и я с ними много говорила. Один раз мы имели спор о русской национальности; оказалось, что они её не уважают.
В тот же раз Усов сказал, что ему нравится обычай диких: взрослым сыновьям убивать и есть отцов. Он говорил, что первое недурно бы принять.
Сегодня были у меня гр[афиня] Сал[иас] и оба эти господина. Гр[афиня] говорила о воспитании племянника, которого она отдаёт в школу в Швейцарии.
Между прочим, она сказала, что есть одно зло швейцарского воспитания, что дети делаются космополитами. Лугинин начал утверждать, что это очень хорошо, что космополитизм очень хорошая вещь; не всё ли равно, что желать добра русскому, что французу. Он сказал, что «с большим бы удовольствием послужил бы Франции или Англии, но остаётся в России, потому что знает русские обычаи и русский язык, но с русскими ничего общего не имеет, ни с мужиком, ни с купцом, не верит его верованиям, не уважает его принципов. «Я гораздо более радуюсь парижским ассоциациям, чем…». Я не дослышала, или он не договорил. Я была взбешена, но молчала. Гр[афиня] тоже молчала. Вначале только она отстаивала немного патриотизм, но только со стороны привычки. Когда гр[афиня] говорила о моём докторе, мне пришлось высказать некоторые мои мнения, противоположные ихним. Гр[афиня] мне с жаром возражала. Так вот каковы они! Нет, я не пойду с этими людьми, родилась в крестьянской семье, воспитывалась между народом до 15 лет и буду жить с мужиками, мне нет места в цивилизованном обществе. Я еду к мужикам и знаю, что они меня ничем не оскорбят.
*) Усов – точно определить какой именно, за отсутствием имени и отчества, нам не удалось. Скорее всего это Пётр Степанович (1832—1897), – инженер путей сообщения, автор «Курса строительного искусства» (1860 г.).
Здесь хорошо. И вот чудо – немцы нравятся мне более французов. Хозяйка, голландка, закармливает меня тартинками, запаивает пивом. Едят они раз по пять в день. Хозяин – угрюмый, на душегубца похож, но добрый. Кроме меня у них жилец француз с женой. Хозяйка рассказывала, какие он делал с ней условия на бумаге (на 6 недель), удивлялась его недоверчивости. Условия, например, чтобы блох не было. Какая подлость, и как это похоже на француза! Кухарка, немка, пресмешное первобытное существо, наивное создание. Когда была дурная погода, она очень тосковала, что на родине [в] Мекленбурге погибнут les grains, посеянные её отцом. Она даже хотела сбежать. Каким образом её присутствие могло помочь les grains – неизвестно. Теперь она иногда подходит ко мне и спрашвает: «А что, m-еllе, как вы думаете, будет завтра дождь?». Я говорю: может, будет, – но, вспомнив заветное les grains, прибавляю, что если и будет, то в одном Спа.
Письмо.