Ночь с Достоевским

Дорогая графиня! Я на днях получила Ваше письмо и прочла его с особенным удовольствием. Вы такая добрая… (Письмо к Салиас так и обрывается на этих первых двух строках).

21 июля. Спа.

Теперь я всего более занята делами сестры, относительно её образования. От этого также зависит моё пребывание в Париже. – Я почти [отдалась] этим маленьким делам и неприятностям. А то я начала уже возвращаться к моему убеждению, что жить незачем… Вот человек: то жить ему незачем, то он всё ждёт удовлетворения какого-нибудь каприза.

30 августа, Версаль.

Вот разговорились с Е[вгенией] Тур по поводу Свифта. **) Она сказала, что он б ыл дурной и злой. Я говорю: – Он был озлоблен. – Чем, на кого? Что он терпел? Разве он не был богат и уважаем? – Это ещё более оправдывает его озлобление, что лично он был счастлив.

– Чем же он был озлоблен? Что род людской нехорош; откуда этот низменный взгляд? Не доказывает ли он отсутствие высших стремлений? Отсутствие уразумения, что человечество назначено для высокой цели. Я знаю человека образованного, развитого, который был в Сибири, где его секли, и то верит и любит человечество. Значит, высокая душа.

Значит, мистик, – подумала я.

– А Свифт, – продолжала она, – который добивался места архиепископа, снедаемый честолюбием, и для этого менял партии.

– Может быть, он добивался, чтобы иметь влияние.

– Какое влияние? Вы говорите, чтоб противоречить.

Я не спорила. Может быть и правда, что он был глупо честолюбив, но разве за это

*) Как видно из второго письма Сусловой к Достоевскому (см. ниже) запись от 15 июня сделана вскоре по приезде в Спа.

*) Свифт Джонатан, (1667—1745) знаменитый английский писатель.

можно обвинять? Это грустный факт, но не нам обвинять, не имея доказательств! Я слишком уважаю людей, которые страдают, даже несмотря на материальное довольство и личное счастье, я понимаю это страдание.

Раз она при мне бранила девушку, которая не вышла замуж за хорошего человека,

которого не любила, но с которым, верно, была бы счастлива. Я вступилась за девушку и говорю, что урезывать своих требований нельзя. – Ну, так вот и сиди старой девой с ведьмой матерью. – Тем более я уважаю эту девушку, что при дурных обстоятельствах она не пошла на сделки.

Она меня упрекала за хандру, представляя выгоду моего положения перед другими девушками. Как будто в моей грусти есть об них вопрос.

Потом она напала на Помялов[ского]*) за его любимую мной фразу, говоря, что человек создан для исполнения обязанностей, а не для наслаждения. Обязанности! Какие обязанности у частного человека перед обществом, что он может сделать для него?

15 сентября, Париж.

Сегодня был лейб-медик. Он говорил, что читал «Накануне» и восхищается счастьем Инсарова. – «Неужели, говорит, есть такие девушки?». – Я говорю, что удивляюсь встречать в нём, в медике, внимание и интерес к художественным произведениям. Он доказывал, что не химия, а они (худож. произведения) воспитывают людей. «Я теперь прочитал и имел такие минуты, что не даст никакая химия».

– Да, я понимаю, что можно иметь минуты.

– Эти минуты западают и составляют развитие.

Потом мы говорим о Пек.,**) о Стоянове,***) о Лугинине, которого он назвал русским

жирондистом. Он рассказывал, что, когда встретил его в первый раз, Лугинин сидел над книгой Прудона о федерализме, которую только что прочёл и толковал, что патриотизм и национальность – вздор. – «Молодец Лугинин, прочел Прудона и баста, значит, готов».

С самого моего приезда я почти всё молчала за обедом. С одной стороны, сидели старухи, с другой – студент с любовницей; стал ходить обедать вскоре после моего перемещения; но с некоторого времени около меня стал садиться, отделяя от меня старух, какой-то господин, который болтал, болтал и, наконец, вызвал меня на разговор, в который вмешался и студент. Господин слева спросил, что читаю, и, узнав, что историю, рекомендовал несколько книг; одну из этих книг студент предложил мне взять у него. Я, по обыкновению, вышла из-за стола тотчас, по окончании обеда, и пошла в сад. Проходя мимо Робескура, должна была остановиться, потому что он со мной заговорил. Едва я вошла в сад, как вышел студент со своей дамой и отдал мне книги. Дама тоже старалась принять своё участие; во время обеда она обертывалась в

*) Помяловский, Николай Герасимович (1837—1863), – писатель-разночинец в 60 ж годах пользовавшийся особенной популярностью. Здесь, по-видимому, разумеется, его повесть «Молотов», где герой, после долгих скитаний по России в поисках общественного идеала, успокаивается на скромной роли чиновника, достигшего материального благополучии.

**) Пек(арский?), по всей вероятности, какой-нибудь польский эмигрант; Пётр Петрович Пекарский, историк литературы и академик, находился в это время в России, а Пекарский Эдуард Карлович, революционер, был тогда ещё мальчиком

***) Стоянов, может быть, какой-нибудь болгарский эмигрант.