Ночь с Достоевским

Дела мои мерзки до nес рlus ultrа (до крайности); далее нельзя идти. Далее уж [следует] должна следовать другая полоса несчастий и пакостей, об которых я ещё не имею понятия. [Гер.] От Герцена ещё ничего не получил, никакого ответа или отзыва. Сегодня ровно неделя как я писал ему. Сегодня же и срок, который я ещё в понедельник назначил моему хозяину для получения денег. Что будет – не знаю. Теперь ещё только час утра.

Быть не может, чтоб Герц., не хотел отвечать! Неужели он не хочет отвечать? Этого быть не может. За что? Мы в отношениях с ним были в прекраснейших, чему даже ты была свидетельницею. Разве кто ему наговорил на меня? Но и тогда невозможно (даже ещё более тогда невозможно) чтоб он ничего не отвечал мне на письмо моё. И потому я ещё убеждён, покамест, что письмо моё к нёму или пропало (что мало правдоподобно), или он, к несчастью моему, теперь отлучился из Женевы. Последнее самое вероятное. В таком случае должно выдти вот что: или 1) Он отлучился не надолго, и в таком случае я всё-таки на днях (когда он воротится) могу надеяться получить от него ответ; или 2) Он отлучился надолго и в таком случае, всего вероятнее, что ему перешлют письмо моё, где бы он ни был, потому что наверно уж он сделал распоряжение о пересылке к нему писем, приходящих на его имя. А следств. я опять-таки могу надеяться получить ответ.

Надеяться получить ответ буду всю неделю до воскресения, – но, разумеется, только надеяться. Положение же моё таково, что уж теперь одной надежды мало.

Но всё это ничто, сравнительно с тоской моей. Мучит меня бездействие, неопределённость выжидательного положения без твёрдой надежды, потеря времени и проклятый Висбаден, который до того мне тошен, что на свет не глядел бы. Между тем ты в Париже и я тебя не увижу! Мучит меня ещё Герц. Если он получил от меня письмо и не хочет отвечать – каково унижение и каков поступок! да неужели я заслужил его, чем же? Моей беспорядочностью? Согласен, что я был беспорядочен, но что за буржуазная нравственность!

*) Последние три слова написаны сверху над зачёркнутыми: «ему перешлю».

**) Датир. – см. прим. к 1-му письму.

По крайней мере, отвечай, или я не «заслужил» помощи (как у хозяина обеда). Но быть не может, чтоб он не отвечал, его наверно нет в Женеве.

Я просил тебя, чтоб ты меня выручила, если можешь занять у кого-нибудь для меня. Я почти не надеюсь, Поля. Но если можешь, сделай это для меня! Согласись, что трудно сыскать положение хлопотливее и *) тяжелее того, в котором я теперь нахожусь.

Это письмо моё будет последнее до тех пор, пока не получу от тебя хоть какого-нибудь известия. Мне всё кажется, что в Hotel Fleurus письма как- нибудь залежатся или пропадут, если ты не там сама. Потому не франкирую, что нет ни копейки. Продолжаю не обедать и живу утренним и вечерним чаем вот уже третий день – и странно: мне вовсе не так хочется есть. Скверно то, что меня притесняют и иногда отказывают в свечке по вечерам, [особенно] в случае если остался от вчерашнего дня хоть крошечный огарочек. Я, впрочем, каждый день в три часа ухожу из отеля и прихожу в шесть часов, чтоб не подать виду, что я совсем не обедаю. Какая хлестаковщина!

Правда есть отдалённая надежда: через неделю и уж самое позднее дней через десять получится что-нибудь из России, (через Цюрих). Но до тех пор, мне без помощи добром не прожить.

Не хочу, впрочем, верить, что не буду в Париже и тебя не увижу до отъезда. Быть того не может. Впрочем, в бездействии так сильно разыгрывается воображение. А уж у меня полное бездействие.

Прощай, милая. Если не случится никаких приключений очень особенных, то больше писать не буду. До свидания, Твой весь Дос.

Р.S. Обнимаю тебя ещё раз, очень крепко. Приехала ли Над. Прок., и когда? Кланяйся ей.

4 часа.

Милый друг Поля, сию минуту получил ответ от Герц. Он был в горах и потому письмо запоздало. Денег не прислал; говорит, что письмо моё застало его в самую безденежную минуту, что 400 флор., не может, но что другое дело 100 или 150 гульд., и если мне этим было бы можно извернуться, то он бы их мне прислал. За тем просит не сердиться и проч. Странно, однако же: почему же, он всё-таки, не прислал 150 гульд.? если сам говорит, что мог бы их прислать. Прислал-6ы 150 и сказал бы, что не может больше. Вот как дело делается. А тут очевидно: или у него самого туго, т. е. нет или жалко денег. А между тем он не мог сомневаться, что я не отдам: письмо-то моё у него. Не потерянный же я человек. Верно у самого туго.

Посылать к нему ещё просить – по-моему, невозможно! Что же теперь делать? Поля, друг мой, выручи меня, спаси меня! Достань где-нибудь 150 гульденов, только мне и надо. Через 10 дней, наверно придёт от Воскобойникова в Цюрих (а может и раньше) на имя твоей сестры. Хоть и мало придёт, но всё-таки не меньше 150 гульденов, и я тебе отдам их. Не захочу же я, тебя, поставить в скверное положение. Быть того не может. Посоветуйся с сестрой. Но, во всяком случае, отвечай скорее. Твой весь

Ф. Достоевский.

Теперь то уж совсем не понимаю, что со мною будет.

––

3.

Дрезден, 23 апреля/5 мая 1867 г.**)