Ночь с Достоевским

Между тем они дошли домой. Анне, может быть, в первый раз хорошо и отрадно показалось в её комнате, где всё приготовлено и приноровлено к её вкусу и привычкам его заботливостью. Она села на своё широкое, низкое кресло, он поместился подле. Ей стало привольно и уютно, она повеселела; острые шутки, смех и разговоры полились у ней рекой, но вскоре она замолкла. Лосницкий старался поддержать в ней весёлое настроение. С этой ли целью или просто увлёкшись неожиданным приливом общей весёлости, он стал ей рассказывать разные анекдоты и случаи из собственной жизни. Эти рассказы, может быть, были бы любопытны для других, но Анна не находила в них ничего остроумного и ещё менее изящного. Она слушала молча и серьёзно, но когда дело дошло до похождений Лос[ницкого], в последнее отсутствие Анны, с одной весёлой дамой города Б., когда явились на сцену разные выходки лёгкой женщины и не менее лёгкого в отношении её человека, рассказанные небрежным циническим тоном, – Анна не выдержала и просила его больше не рассказывать. Её поразило в нём это молодечество, которым тщеславятся особенного сорта мужчины, но в нём она его не ожидала.

Анна мало знала Лосницкого; в её прежних сношениях с ним было столько серьёзного и отчаянно горького, что оно исключало обыденную часть характера, которая так важна в интимном кругу.

– Мне странно твоё неудовольствие, – сказал Лосницкий. – Впрочем, в тебе это совершенно женская черта. Подобные отношения мужчины к женщинам, о которых я тебе рассказывал сейчас, очень естественны и извинительны, они даже необходимы и не только не мешают настоящей высокой любви к другой женщине, но ещё и увеличивают и поддерживают её. К сожалению, ни одна женщина не в состоянии этого понять…

Анна всё больше и больше удивлялась: «Я этого не ожидала, совершенно не ожидала», говорила она. И выпрямив свой стройный, величавый стан, она заходила по комнате.

– Тебе это кажется грязным, – сказал Лос[ницкий], – но поверь мне, что сердце моё способно любить и понимать прекрасное.

Анна, разумеется, ничего на это не ответила. Видя такое расположение, Лосн[ицкий] стал прощаться как ни рано ещё было, но Анна его не удерживала.

Анне в короткое время пришлось открыть не одну черту и мнений, и взглядов Лосницкого, которые ей крайне не нравились. Образ жизни их, уединённый и однообразный, лишённый крупных интересов, где человек мог бы высказаться вполне, ещё более способствовал выражению мелких сторон характера и неприятных по этому поводу столкновений. Анна жестоко восставала против всего, что она считала недостатком или слабостью, никакой ум, никакое сердце не могли её заставить забыть о них. Она относилась к ним тем более враждебно, что когда-то этот человек ей казался совершенством. В её строгих суждениях Лосниц[кий] видел только нападки, придирки к человеку, который вдруг сделался не мил и к которому беспричинное охлаждение она искала оправдать чем-нибудь. Известно, что при таком настроении обоих жизнь их вместе шла крайне плохо. Исчезли даже те братские доверчивые чувства, на которые они могли рассчитывать друг перед другом как друзья. Отношения их становились белее чем холодны и натянуты. Они были невыносимо тяжелы для обоих. Лосницкий видел, как трудно и опасно его положение, он видел, что, оставаясь при ней, он рискует потерять своё последнее благо, её уважение, и не мог ни на что решиться… Между тем жизнь, которую они вели, отсутствие всякого дела, всякого круга, при взаимном несогласии, становилась ему невыносимой. Он предложил Анне ехать назад в Россию, забывая, впрочем, подумать, насколько это для неё будет лучше. Анна согласилась без противоречия, без малейшего раздумья, не спросив даже, когда и как. Казалось, ей было всё равно, где жить и, как и с кем, репутацией своей она мало дорожила, так как не для кого и не для чего было ей дорожить ею. Но Л[осницкий] не торопил её отъездом. Он ждал чего-то.

Между тем с некоторых пор с Анной произошла перемена. Какое-то странное лихорадочное волнение охватывало по временам всё её существо. Она удалялась всякого общества, уходила в дальние уединённые места своих обыкновенных прогулок и там, ходя взад и вперёд по холмам, что-то соображала. Или она хваталась за книги и просиживала над ними дни и ночи, делала толстые тетради и торопливо в них писала или записывала, но скоро она бросала книги, как-бы, не находя в них того, чего искала, и уже ничего больше не читала, и впадала в какое-то нравственное оцепенение. Недавно появившийся румянец исчез с её лица, тёмная желтизна покрыла её прозрачную кожу, синеватые круги показались под глазами, и из-за них эти большие глаза казались ещё больше и выразительнее