Ночь шинигами

Я откинулась на деревянные панели и уставилась в потрескавшийся белый потолок. Нивен хотел помочь, но он не понимал и, вероятно, никогда не сможет понять. Я прислонилась к стене и свернулась в тени, жалея, что сорвалась на брата. Так легко было казаться храброй и спокойной, когда брату приходилось бояться лишь темноты, церковных гримов и историй о привидениях. И гораздо труднее стало сейчас, под угрозой собственной смерти. В конце концов, Нивена не казнят, если поймают. А вот меня Эмброуз доставит в Верховный совет в кандалах и будет на коленях умолять о спасении жизни сына. Затем Анку вскроет мою грудную клетку, как сундук с сокровищами, вырвет душу и швырнет в пустоту небытия. Каждый раз, когда я представляла себе эту сцену, мне казалось, я взрываюсь белым светом и разлетаюсь осколками стекла, как тот уличный фонарь, с которого все началось.

– Цветок, мадам?

Я повернулась к мужчине слева, тот выдернул из своего букета бледную розу и подал мне. Мне страшно захотелось натянуть на себя тень, подобно человеческому ребенку, который прячется под одеялом от чудовищ. Люди никогда не смотрели на меня без страха, никогда не улыбались и не дарили цветов.

– Я ничего такого не имею в виду, – быстро продолжил юноша, неправильно истолковав мое замешательство, – но вы выглядите так, будто вам непременно нужен цветок.

Я посмотрела на слегка увядшую розу и подняла взгляд, встретившись с серьезными карими глазами незнакомца. Мне не очень хотелось брать подарок от смертного, но я решила, что отказываться в такой ситуации странно, не по-человечески. Я осторожно взяла стебелек.

– Спасибо. – Я старалась, чтобы мой голос звучал искренне, но слова с трудом протискивались через горло. Я отвернулась, прекращая разговор.

– Видишь? – прошептал Нивен. – Не все люди одинаковые!

– Наверное.

Я поднесла цветок к лицу. Запах вызвал яркое воспоминание о весеннем кладбище. Неужели Лондон будет преследовать меня повсюду до конца жизни, прячась в ароматах и растениях, чтобы напомнить: свобода может закончиться в любой момент?

Когда я опустила цветок, тот был мертв.

Лепестки засохли и потемнели, листья увяли и свернулись. Головка цветка с сухим треском согнулась и упала на пол, где его раздавил чей-то кожаный ботинок.

Я нахмурилась, рассматривая хрупкий стебель. Еще минуту назад он не был таким увядшим, верно? Что за диковинный цветок подарил мне этот человек?

Не успела я хорошенько обдумать произошедшее, как в отделение третьего класса протиснулся мужчина с очень светлыми волосами.

На нем был фрак на два размера больше и развязанный галстук – одежда не только слишком дорогая для пассажира третьего класса, но и явно с чужого плеча. Лицо его отличалось болезненной бледностью, как у работников ночной смены, и выражало крайнюю брезгливость, – будто этому незнакомцу поручили чистить общественные туалеты. Мужчина осмотрел комнату, и его радужные оболочки потемнели от светло-голубого до густого синего.

Я рухнула на пол, увлекая за собой Нивена, и закрыла ему рот рукой, чтобы он не начал задавать вопросы. Брат удивленно булькнул, но замер неподвижно, как только увидел мое лицо.

Я, конечно, ожидала, что жнецы будут высматривать нас изо всех сил, но, похоже, недооценила время, необходимое для полного обыска Лондона. Даже если заставить каждого жнеца непрерывно выглядывать меня в столице, сколько дней или недель потребуется, чтобы тщательно осмотреть каждый уголок, каждый подвал и чердак, каждый дом, магазин и церковь? Конечно, большинство жнецов не захотели бы сокращать срок своей жизни, замораживая время для поисков беглецов. Может, кто-то вроде Айви и старался бы, но сейчас в трюм ворвался совсем молодой жнец, разбуженный не в свою смену, скорее замученный, чем жаждущий мести. Пока он нас не видит, все в порядке. Вот только, похоже, третий класс больше не был надежным укрытием.

Я бросила сумку и навесила плотную тень над запасным выходом. Держась спиной к жнецу, открыла проем и проскользнула наружу. Нивен последовал за мной, тихо закрыв дверь.

Мы вышли в тусклый коридор, испещренный трубами, иллюминаторами и десятками табличек «Вход пассажирам воспрещен», на которые я не обратила внимания. Я закрыла запасной выход, отщелкнула ручку и бросила ее на пол.

– Эй! – крикнул появившийся из-за угла член экипажа. – Что вы здесь делаете?

Я схватила саквояж Нивена и швырнула матросу в лицо. От удара тот врезался в стену, сполз на пол и застыл.

– Рэн! – ахнул Нивен, поднимая сумку. – Не смей бить людей моими вещами!

– С ним все в порядке! Я не попала ни в нос, ни в зубы.

– Ты ударила его по голове!

– Кости заживают быстрее хрящей.

Нивен придушенно застонал, но прекратил спор, убедившись, что матрос дышит.

– И что теперь? – спросил брат, прижимая саквояж к груди, словно твердую прямоугольную подушку.

Конечно, он ожидал, что у меня есть план, будто я всю жизнь разрабатывала стратегии побега, а не учила языки и читала стихи.