Она опирается обеими руками на белую нагревшуюся крышку стиралки, которая вся трясется, словно обезумела. Она затолкала слишком много постельного белья и грязных детских джинсов и тем самым вывела мотор из равновесия. Такое с ней уже бывало, и, кажется, пора бы сделать выводы, но нет, спешила начать, чтобы поскорей закончить и переложить все в сушку. Беверли ненавидела чертову стиралку… и себя вместе с ней.
Грязные словечки вылетают у нее изо рта похлеще, чем у ее детей-подростков. Словечки шипят, брызжут во все стороны, издают зловонный запах, на удивление ей самой.
Кто бы мог ожидать такого накала от улыбчивой провинциальной мамочки? Такой ярости, такого отвращения? Но проще себя накручивать, чем сдерживать. Попробуй останови понос.
Она наливает себе еще один бокал вина. Заслужила, блин. А то!
Сегодня четверг. Уборщицы, сестры-гватемалки (не знающие английского, нанятые пожилой гватемалкой с нарисованными бровями), придут только в понедельник.
Семья – это бесконечная стирка. И мамаше все это уже невмоготу.
Завещанные ей деньги недосягаемы. Стив вложил их в ценные бумаги с доходом 3,1 % – «лучше не бывает».
Да пошел он на три буквы! Она хотела их потратить на дом, который уже разваливается. Покрасить снаружи, переделать кухню, ванные комнаты… это
Бо́льшую долю, само собой, надо отложить на высшее образование для детей – одному Богу известно, во что это обойдется, сердце словно тисками сжимает. Ценные бумаги в банке Чатоквы…
Уайти смеялся над женой, что та не умеет активировать кредитную карточку, и приходилось это делать за нее – один телефонный звонок. Домашние посмеивались над матерью добродушно, с нежностью (даже Беверли, не способная складывать простые цифры). А вот над самой Беверли ее дети смеялись безжалостно, а Стив не без сарказма.
Ее пугала мысль закончить свои дни, как Джессалин, заблудшей и потерянной после смерти Уайти. В прошлом идеальная жена, обожаемая мать. Умная, с трезвым рассудком. Никто из детей ни разу не нанес ей обиды. Ни один! А нынче… не отвечает на звонки, не желает видеть никого из близких, проявляет полное безразличие к собственным внукам, которых раньше обожала. И как она при этом извиняется перед дочерью?
Нет, понять такое невозможно! Беверли в жизни не слышала ничего подобного.
Это неестественно и ненормально. Обычно вдова становится еще ближе, а не наоборот. Сверстницы Джессалин живут ради своих внуков, умоляют, чтобы им разрешали проводить с ними как можно больше времени, даже при живых мужьях.
Насколько Беверли помнит, мать никогда не жаловалась.
– Твою ж мать!
Чертова стиралка забилась в конвульсиях, взвизгнула, как будто ее душили, и замерла. Все еще на первом цикле. Если Беверли сейчас поднимет крышку, то увидит теплую мыльную воду, в которой квасится куча тряпья. Нет уж, лучше не открывать.
Беверли заслуживала большего, чем дешевое вино за двенадцать баксов, которым Стив угощал гостей, хотя при этом у него в винном шкафу в подвале стояло дорогое шардоне.
Сукин сын. Она хмыкнула, представив себе, как он удивится, обнаружив пропажу нескольких бутылок.
Рассвирепев, он будет винить ее (точно?), а она будет все отрицать.
Начиная с октября, когда умер отец, недовольство Беверли только нарастало.
Поначалу она была охвачена скорбью. С трудом выбиралась из кровати. Почти все время плакала. Потом это переросло в раздражение. Люди с их мелкими проблемами приводили ее в бешенство.
В магазине, стоя в кассу и слыша, как покупатели жалуются на всякую ерунду, она готова была выкрикнуть им в лицо:
Надутые продавщицы в молле, этакие дешевые варианты Бритни Спирс, глазели на складку брюк у нее в паху.
Она окорачивала своих девчонок, позволявших себе снисходительные ремарки в ее адрес.