Ночь, сон, смерть и звезды

– Вчера я к ней приехала. Мама на звонки не отвечала, и я решила проверить, все ли в порядке. Подъездная дорожка завалена сломанными ветками и всяким мусором после бури на прошлой неделе; мама ничего не убрала, та еще картина. Папа самостоятельно все убрал бы на следующий же день. Ты помнишь, я тебе говорила, что мама отказалась от услуг Хильды? После двадцати лет она решила взять на себя всю уборку. Такого большого дома! Уайти был бы в шоке. Всегда казалось, что на нее можно положиться. – Беверли сделала паузу. Редкий случай: Лорен слушает ее и не перебивает. Это удовольствие следует растянуть. – Короче, вхожу я в дом и кричу: «Мама? Это я, Беверли!» Молчание. Слышен только звон ветряных колокольчиков. В доме холодрыга, меня уже знобит. В кухне не прибрано, как раньше. В раковине груда тарелок… может, их сполоснули, но как следует не вымыли. Посудомойка стоит пустая, я проверила. А почему, спрашивается? И странный запашок… протухшего мяса. Смотрю – на полу газеты, все в пятнах, а на них пластмассовые тарелки, где еще недавно была еда для животного…

– Для животного? Ты хочешь сказать, что мама взяла в дом собаку или кота?

– Подожди, всему свое время.

Беверли не спеша подлила себе еще вина. Лорен слабо запротестовала:

– Но она никому не говорила, что собирается взять приютского…

– Не приютского, а приблудного. Огромный мерзкий уличный кот с одним глазом, спутанной шерстью и весом добрых тридцать фунтов. А еще он скалится.

– У приблудного кота может быть целый букет болезней. О господи.

– Вообще-то, я его пока еще не видела. Я продолжала звать маму. Знала, что она дома, так как в гараже стояли обе машины. В голове у меня уже появились нехорошие мысли… мама упала, сломала ногу… Я побежала наверх, представляя, как она лежит на полу в ванной комнате… наглоталась таблеток или, еще хуже, порезала себе вены…

– Какая чушь. Мама никогда не станет глотать таблетки и тем более резать себе вены. Ты же ее знаешь. Она не устроит ничего такого, чтобы потом другим пришлось разгребать.

– Ну да. Но это в обычной жизни, а сейчас она теряет над собой контроль. Без Уайти она называет себя «потерянной», и это надо понимать буквально. Ты помнишь, как грубо она обошлась с Лео Колвином? Он до сих пор говорит об этом. Жалуется каждому встречному. Джинни Колвин так обижена, что отказывается со мной разговаривать. И вот я зову маму, и тут на меня из ниоткуда, скалясь и шипя, выбегает зверь… то ли енот, то ли рысь… готовый на меня наброситься. Я закричала и отшатнулась, а он прошмыгнул мимо и рванул по лестнице вниз. У меня чуть не случился сердечный приступ. Если бы мы столкнулись, наверняка он бы в меня вцепился своими когтями или укусил… и заразил бешенством.

– Погоди. Какой зверь?

– Приблудный кот. Мэкки-Нож.

– Мэкки-Нож… это что значит?

– Так его назвала мама.

– Беверли, ты меня совсем запутала. Откуда взялось это имя?

– Я думаю, от Уайти. – Она понизила голос, хотя их никто не подслушивал.

– От Уайти?

– Когда я задала этот же вопрос маме, она ответила: «Это имя пришло мне в голову». Не хотелось на нее давить, но я тогда подумала: такое имя для такого кота… Мэкки-Нож… мог придумать только Уайти.

– Папа никогда бы не пустил в дом уличного кота, ты же знаешь.

– Мама говорит, что кот неожиданно появился на заснеженной задней веранде. Она начала оставлять ему еду, и он «стал ручным».

– О боже. Мы можем этого кота у нее забрать?

– Кто «мы»? Если кто и помогает матери, так только я. Блин! – Беверли снова вскипела; она слышала, как сестра втянула в себя воздух.

– Я надеюсь, мама свозила его к ветеринару и проверила…

– Чертов кот – это еще впереди! Я нашла маму в спальне… в старом кремовом халате, волосы взлохмаченные, грязные… расширенные зрачки, дикий взгляд… дышит, как загнанное животное. Увидев меня, она заморгала, словно не узнавая, а потом спросила: «Это ты, Беверли?»

Она помолчала, мысленно восстанавливая картину. Пережить такое!

– Ты себе не представляешь… на полу раскидана одежда…

– Ну наконец-то! Папины вещи для Армии спасения…

– Да не папины. Ее. Папины вещи так и висят в кладовке… а в шерстяные вещи она складывает нафталиновые шарики. Она собиралась отдавать в Армию спасения свои красивые платья, туфли, жакеты… норковую шубу… представляешь!

– Что? Норковую шубу, которую ей подарил папа?

– Все свалено в кучу! Драгоценности. Перчатки. Выходные платья из черного и красного шелка. Длинное платье из газа цвета мяты, в котором она была на свадьбе у Маккормиков. Белое плиссированное. Туфли на высоком каблуке. «Моя жизнь кончена. Уайти желал лучшего для своей жены. Но теперь его нет, и зачем мне все? Эта нелепая шуба, мое проклятье? Я же никогда не буду ее носить». Лорен, я не верила своим ушам! Моя жизнь кончена. И она произносит это так спокойно, буднично. Без всякой жалости к себе. Я ей: «Мама, как ты можешь отдать норковую шубу?» А она: «Это мое проклятье. Я должна ее отдать».

– О боже! Если бы Уайти это слышал…