Ночь, сон, смерть и звезды

Она ловила на себе любопытствующие, вопросительные взгляды; не враждебные, пусть и не дружественные. Настоятель послал в ее сторону довольно сдержанную улыбку. Белая дама? Что она тут делает?

Вообще-то, она была не единственной белокожей на этой встрече. Позже она увидела долговязого парня с неаккуратным конским хвостом… в первую секунду она подумала, что это Вирджил. (Но это был не он.) А еще высокого мужчину с седыми усами. Ковбойская шляпа, темно-розовая расшитая рубаха, черный галстук-шнурок. Джессалин вперилась в него, сердце у нее заколотилось, к рукам прилила кровь.

Это он. Мужчина на кладбище.

Тот, который подобрал ее потерянную перчатку. И называл ее «дорогая»…

Увлеченный разговором, он не обращал внимания на женщину в последнем ряду.

Средних лет белая женщина с резким голосом и гривой пепельных волос, в яркой одежде, напоминающей лоскутное одеяло, этакая хиппи-активистка, обернулась на Джессалин и презрительно уставилась на робкую даму явно из другого круга.

Рядом с ней сидела мощная чернокожая женщина с грубым лицом скульптуры с острова Пасхи. Она тоже обернулась и уставилась на Джессалин, словно не веря собственным глазам. Недавно она гневно обвиняла с амвона «освященную веками христианскую традицию» белого расизма и полного безразличия к черным жертвам, восходящую к временам еще до Гражданской войны, и нá тебе, за ее спиной, словно издеваясь, сидит представительница этого самого расистского христианского клана.

Джессалин еще никогда не видела столь крупной женщины и к тому же глядящей на нее с такой враждебностью. На вид лет сорок пять и добрых триста фунтов весу. Одета словно в мешок, ноги как две колонны, кожа на голых руках дряблая и обвисшая. Лицо тоже мясистое, но все-таки проглядывают кости.

– Мэм, что вам тут надо? – протрубила она издевательским тоном.

Джессалин отшатнулась в страшном смущении и растерянности. Зачем она пришла в баптистскую Церковь надежды, где все накоротке и легко обойдутся без посторонних? Ей хотелось бежать без оглядки, но она, заикаясь, ответила, что желает пожертвовать партии «СпаситеНашиЖизни». Вот только сказано это было так тихо, что, кажется, никто ее не услышал.

К счастью, крупная женщина с полинезийскими чертами лица и ее подруга с пепельными волосами через секунду потеряли к ней всякий интерес. А больше никто не обращал на нее внимания, кроме разве что проповедника, улыбавшегося в ее сторону с озабоченным видом и не понимавшего, надо ли к ней подойти или лучше из сострадания просто ее игнорировать.

Какая же я глупая, говорила себе Джессалин. Состоятельная белая женщина, проживающая в богатом пригороде, рассчитывала присоединиться к городской бедноте, пострадавшей, и не раз, от рук белых полицейских! О чем я думала? Лорен назвала бы это «снисходительностью бело-либерального толка». Беверли посчитала бы это «безрассудством лунатички». Том пришел бы в ярость. А Уайти потерял бы дар речи, как если бы она намеренно решила его предать. Поехать в Старый город, одной!

Вконец пристыженная, Джессалин не рискнула обнародовать, что ее муж умер в результате полицейского насилия. Никто от нее не ждал подобного признания, от нее вообще ничего не ждали.

Проповедник все же подошел к ней. Изможденное лицо, добрый взгляд. Настороженность в отношении нескладной белой женщины боролась в нем с природной обходительностью. Вблизи он оказался старше, чем выглядел на амвоне. Ровесник Уайти как минимум. Может, он знал Уайти Маккларена, когда тот был мэром. Может, они вместе работали и даже дружили.

Какая слабая, жалкая надежда. Уж лучше промолчать. Любые ее слова в этой церквушке будут восприняты как неадекватные, снисходительные, нелепые, своекорыстные и (неизбежно) расистские. Грузная женщина с суровым лицом скульптурной лепки заглянула в ее мелкую душонку – и уничтожила одним взглядом.

Джессалин пришла с чековой книжкой и смутной идеей пожертвовать деньги партии «СпаситеНашиЖизни». Но сколько? Тысячу долларов? А вдруг это оскорбит местный люд… грузную женщину и ее соседку с пепельными волосами… они будут смотреть на нее с презрением как на купчиху, которая пытается откупиться за свои расовые грехи. Пятьсот? Или это тоже чересчур? Или слишком мало?

Уайти завещал тысячи долларов благотворительным организациям, связанным с черным населением в Старом городе, в том числе «Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения». Он это делал на протяжении многих лет. Но эти пожертвования были анонимными, через посредника. А тут Джессалин себя раскрывала. Ее великодушие (или отсутствие такового) у всех на виду. Интересно, сколько жертвуют другие… тот же мужчина в ковбойской шляпе.